– Здрасте, я доктор Бакстер, – мужчина протянул Эди руку. Выглядел он молодо – моложе доктора Бридлава, но волосы у него на макушке уже начали редеть. В другой руке он держал старомодный докторский саквояж, на вид – очень тяжелый. – Я невролог.
– А-а, – Эди подозрительно оглядела его обувь – кроссовки на толстой подошве с голубыми замшевыми полосочками, в таких ходили старшеклассники из школьной команды легкоатлетов.
– Странно, что у вас тут дождя нет, – сказал врач и принялся рыться в саквояже. – Я когда рано утром выезжал из Джексона…
– Знаете, – поспешно перебила его Эди, – вы первый, кого нам тут не пришлось целый день ждать.
Она все никак не могла оторвать взгляда от его кроссовок.
– Когда я выходил из дома, – продолжал врач, – в шесть утра, по всему центральному Миссисипи было объявлено штормовое предупреждение. Вы и не представляете, какой у нас дождь лил, – он расстелил на столе серую фланелевую тряпочку, на ней, аккуратно, рядком, разложил фонарик, серебристый молоточек и какую-то черную штуковину с циферблатами.
– Мне по такой непогоде к вам пришлось добираться, – сказал он. – Боялся даже, как бы с полпути возвращаться не пришлось.
– Надо же, – вежливо сказала Эди.
– Повезло, что вообще доехал, – говорил врач. – Возле Вайдена дороги так размыло.
Тут он повернулся к Гарриет и увидел ее лицо.
– Господи! Чего ты на меня так смотришь? Больно я тебе не сделаю, – он оглядел ее, захлопнул саквояж.
– Знаешь, как мы поступим? – сказал он. – Сначала я задам тебе парочку вопросов.
Он снял с крючка на кровати ее медкарту, внимательно ее изучил – в тишине дыхание его казалось очень громким.
– Согласна? – Он посмотрел на Гарриет. – Вопросов-то ты не боишься, нет?
– Нет.
– Нет, сэр, – Эди отложила газету.
– Вопросы будут очень простыми, – сказал врач и присел на краешек кровати. – Еще скажешь, вот бы мне и в школе на экзаменах такие простые вопросы задавали. Как тебя зовут?
– Гарриет Клив-Дюфрен.
– Молодец. Сколько тебе лет, Гарриет?
– Двенадцать с половиной.
– Когда у тебя день рождения?
Он попросил Гарриет сосчитать до десяти в обратном порядке, попросил улыбнуться, нахмуриться, высунуть язык, попросил следить глазами за его пальцем, не двигая при этом головой. Гарриет послушно все выполняла – пожимала плечами, дотрагивалась пальцем до носа, сгибала и разгибала колени – стараясь дышать размеренно и казаться невозмутимой.
– А вот это – офтальмоскоп, – сообщил врач Гарриет. От него ощутимо попахивало алкоголем, но Гарриет не понимала, откуда идет запах – то ли от рук, то ли изо рта, а может, его лосьон после бритья был с таким резким спиртовым душком. – Страшного в нем ничего нет, я просто направлю сильную вспышку света на твой зрительный нерв, чтобы узнать, не повышено ли внутричерепное давление…
Гарриет, не отрываясь, глядела в одну точку. В голову ей пришла неприятная мысль: если Дэнни Рэтлифф жив, как же ей теперь уговорить Хили держать язык за зубами? Как только Хили узнает, что Дэнни не умер, наплевать ему будет на какие-то там отпечатки, он сможет болтать обо всем сколько влезет, не боясь электрического стула. А в том, что Хили захочет все разболтать, Гарриет даже не сомневалась. Придется найти способ, чтобы заставить его молчать.
Слово свое врач не сдержал, осмотр становился все более неприятным: врач засунул Гарриет в рот какую-то палочку, да так, что ее чуть не вырвало, провел ватным шариком по ее глазным яблокам, чтобы она заморгала, постучал молоточком по локтю, уколол иголкой в нескольких местах, чтобы проверить чувствительность кожи. Эди, скрестив на груди руки, стояла возле кровати и внимательно за ним наблюдала.
– Надо же, такой молодой, а уже врач, – сказала она.
Врач ничего не ответил. Он продолжал колоть Гарриет иголкой.
– А здесь чувствуешь? – спросил он.
Он уколол ее в лоб, потом в щеку, Гарриет, зажмурившись, рассерженно отдергивала голову. Ну, хотя бы от пистолета она избавилась. Хили никак не докажет, что это она его попросила пистолет забрать. Положение, конечно, отчаянное, но если так подумать, доказательств никаких – только слово Хили против слова Гарриет.
Но он же замучает ее расспросами. Ему ведь все-все захочется выведать – обо всем, что случилось на водонапорной башне, – и что ей тогда ему отвечать? Что Дэнни Рэтлифф остался безнаказанным, что она не исполнила задуманного? Или того хуже – что она ошиблась, что она не знает, кто на самом деле убил Робина, и что, может быть, никогда и не узнает?
“Нет, – вдруг запаниковала она, – так не пойдет. Нужно что-то придумать”.
– Что такое? – спросил врач. – Больно?
– Немножко.
– Раз болит, это хороший признак, – сказала Эди.