Маленький друг

На Гарриет никто из них даже не взглянул. Они пролетели мимо, за ними хвостом ракеты просвистела поп-музыка, но Гарриет упорно глядела себе под ноги, и щеки у нее пылали от необъяснимого, гневного стыда. Если бы с ней шел Хили, они бы точно притормозили и что-нибудь им крикнули, потому что и Пэм, и Лиза сохли по Пембертону. Но они, наверное, даже не знали, кто такая Гарриет, хотя все они вместе с Эллисон еще в детский сад ходили. У Эллисон над кроватью висел коллаж из веселых детсадовских снимков: вот Эллисон играет в “ручеек” вместе с Пэм Маккормик и Лизой Ливитт, вот Эллисон и Джинджер Херберт держатся за руки, стоя зимой посреди чьего-то двора – носы у них красные, обе весело хохочут, лучшие подружки да и только. Валентинки, которыми они обменивались в первом классе – старательно разрисованные, с выведенными карандашом печатными буквами: “Ты люби и будь любима в День святого Валентина! С любовью от Джинджер!” Этакие нежности теперь никак не вязались с нынешней Эллисон, да и с нынешней Джинджер (шифоновое платье, перчатки, накрашенные губы – стоит под аркой из искусственных цветов). Лицом Эллисон вышла не хуже, чем они (и она была уж точно симпатичнее Сисси Арнольд, у которой было тощенькое кунье тельце и огромные зубы, торчащие вперед, как у ведьмы), но каким-то образом Эллисон из подруги детства этих принцессок превратилась в невидимку, которой подружки звонили только узнать, что задано на дом. С их матерью была та же история. В колледже у нее была куча подруг, она состояла в сестринстве и считалась самой модной студенткой, но теперь большинство ее друзей просто перестали к ней заходить. Торнтоны и Бомонты, например, раньше каждую неделю играли в карты с родителями Гарриет – они все вместе снимали дом, когда ехали отдыхать на побережье, – а теперь не заходили в гости, даже когда приезжал отец Гарриет. Теперь, если они вдруг сталкивались с матерью Гарриет в церкви, то держались с натужным дружелюбием – мужья вон из кожи лезли, чтобы проявить радушие, в голосах жен прорезалась визгливая жизнерадостность, и при этом никто из них не глядел ее матери в глаза. Точно так же в школьном автобусе вели себя с Эллисон Джинджер и прочие девчонки: весело болтали, но глаза отводили, как будто боялись подхватить от Эллисон какую-то заразу.

От этих мыслей Гарриет – которая так и шла, мрачно глядя себе под ноги, – отвлекло какое-то бульканье. Слабоумный бедняга Кертис Рэтлифф, который каждое лето без устали слонялся по Александрии, поливая кошек и машины из водяного пистолета, шлепал по дороге прямо ей навстречу. Увидев, что она его заметила, Кертис разулыбался всем своим плоским лицом.

– Гарт! – он замахал ей обеими руками, от усилий виляя всем телом, а потом принялся усердно прыгать, плотно сжав ноги, как будто пытался затоптать костер. – Как деа? Как деа?

– Привет, аллигатор! – сказала Гарриет, чтобы сделать ему приятное. Довольно долгое время для Кертиса вокруг все и вся было аллигатором: учителя, ботинки, школьный автобус.

– Как деа? Как деа, Гарт? – пока ему не ответишь, так и будет спрашивать.

– Спасибо, Кертис. Дела мои идут хорошо.

Глухим Кертис не был, но со слухом у него были проблемы, поэтому говорить нужно было погромче.

Кертис заулыбался еще шире. Своей толстенькой фигуркой и милой, глуповатой, детской манерой общаться он напоминал мистера Крота из “Ветра в ивах”.

– Люблю пирог, – сказал он.

– Кертис, ты бы не стоял посреди дороги.

Кертис застыл на месте, зажав рот рукой.

– Уй, ой! – вскрикнул он, и потом повторил: – Уй, ой!

Он зайчиком пропрыгал через дорогу и, снова сжав ноги, будто прыгая через канаву, перемахнул бордюр и приземлился прямо перед ней.

– Уй, ой! – снова сказал он и заколыхался от смеха, закрыв лицо руками.

– Извини, но ты мешаешь мне пройти, – сказала Гарриет.

Кертис растопырил пальцы, глянул сквозь них на Гарриет. Он улыбался так широко, что его крохотные темные глазки превратились в щелочки.

– Змеи жалят, – вдруг сказал он.

Гарриет растерялась. Из-за проблем со слухом Кертис и говорил нечетко. Конечно же, она его плохо расслышала, конечно же, он сказал что-то другое: мне жаль? Я сбежал? Мне дай?

Но она не успела его ни о чем спросить: Кертис шумно, деловито вздохнул и засунул водяной пистолет за ремень своих новеньких, еще не разношенных джинсов. Ухватил Гарриет за руку, поболтал ее ладонь в своей огромной, рыхлой и потной ручище.

– Жалят! – бодро сказал он.

Он ткнул пальцем в себя, потом – в дом напротив, развернулся и вприпрыжку помчался дальше, а Гарриет, моргая и кутаясь в полотенце, с тревогой глядела ему вслед.

Гарриет, конечно, было невдомек, но всего в каких-нибудь тридцати футах от нее, в съемной квартире на втором этаже деревянного дома, который, как и несколько других таких же домов под съем, принадлежал Рою Дайалу, разговор тоже шел о ядовитых змеях.