Маленький друг

— Не могу поверить, что моей дочери жалко отдать маленьким детям часть старых игрушек, в которые она все равно не играет, — сказала Шарлот, моргая с недоуменным видом. — Ты же видела, как они были счастливы, когда мы отдали им игрушки Робина…

— Робин мертв, мама!

— Ежели вы штой-то тем оборванцам дадите, — мрачно сказала Ида Рью, — так они то изломают и бросят через пять минут, так и знайте.

Когда Ида Рью, с неодобрением топая ногами, ушла в дом, Алисой вытащила «Фердинанда» из мусорного контейнера. Начинало темнеть. Алисон села на крыльцо и попыталась оценить ущерб, нанесенный книге пребыванием в мусорной куче. Книга упала в опивки кофе, поэтому несколько страниц оказались заляпанными грязно-коричневыми пятнами. Алисон как могла отчистила их салфетками, затем вынула из кармана десятидолларовую купюру и заложила ею страницу. Она надеялась, что десяти долларов хватит, чтобы заплатить за книгу, когда миссис Фосетт увидит, в каком состоянии ее вернули назад.

Она села на ступеньки, уткнувшись подбородком в сложенные вместе ладони, и задумалась. Если бы Винни была жива, она бы сейчас мурлыкала рядышком, обвив свой пушистый хвост вокруг голой щиколотки хозяйки, устремив полузакрытые глаза в темную пустоту сада, видимую только ей одной, и ожидая полной темноты, чтобы выйти на охоту.

Ветер гнал по небу рваные облака, луна была на ущербе, листья на платане шуршали.

Алисон вдруг вспомнилось, как после смерти Робина с ней случилась странная вещь — она постоянно забиралась на ветки платана как можно выше и прыгала вниз. Каждый раз удар выбивал дыхание из ее груди, но она вставала, отряхивалась и опять лезла наверх. Бах. Снова и снова. В то время ей снился сон о том же самом, только во сне она не падала на землю. Откуда-то налетал теплый ветер, подхватывал ее и нежно возносил на облака, и она летела над кронами деревьев, над крышами домов, легкая, как ласточка, то складывая крылья и ныряя вниз, то опять взмывая в поднебесье. В то время она была мала и не могла отличить сон от яви, поэтому и наяву упорно пыталась взлететь, но в жизни теплый ветерок что-то не прилетал. Она до сих пор помнила, как стояла на ветке и смотрела на искаженное от ужаса лицо Иды Рью, бегущей к ней со всех ног. Как улыбнулась Иде и шагнула вниз. Удивительно, как это она шею себе тогда не сломала.

Алисон прислушалась и вздохнула — ночь была тихой, от цветов по саду разносился дурманящий аромат. А кто сказал, что она сейчас не спит? Как можно с уверенностью сказать, где сон, а где явь? Ведь во сне нам кажется, что мы не спим. Может быть, сейчас Алисон спит и видит себя, босую, в мамином платье, сидящую на крыльце с запачканной книгой на коленях?

В последнее время Алисон стало казаться, что реальность и сны все теснее сплетаются друг с другом и даже что вещи начинают переходить из сна в реальность и наоборот. Например, она вдруг замечала, что розы в саду стали другого цвета или что бельевая веревка висит не там, где обычно, а там, где она висела, пока ее не сорвало во время урагана пять лет назад (или это было во сне?). Со старых семейных фотографий на нее вдруг начинали глядеть совершенно незнакомые люди, которых на них раньше не было — пугающие отражения в зеркале, мелькающие позади счастливых, привычных лиц ее домашних. Как невидимая рука, что машет из приоткрытого окна Времени.

«Да нет же, — убеждали ее мать и Ида Рью, — не глупи! Так всегда и было».

Как — так? И где была она сама? Может быть, ее и нет на земле, а она давно уже летает в том желтом небе, где на ветру бьется что-то белое, как подсохшая простыня?

Пембертон Халл возвращался домой из Загородного клуба на своем открытом «кадиллаке» шестьдесят второго года небесно-голубого цвета (радиатор тек, глушитель прогорел, найти запчасти в городе было практически невозможно, приходилось заказывать со склада в Техасе, но все равно он обожал свою машинку, свою лошадку, свою ласточку, единственную свою любовь). Он лихо завернул на Джордж-стрит, и его фары выхватили из темноты фигурку Алисон Дюфрен, одиноко сидевшую на крыльце. Вот удача!

Он припарковался рядом с их домом и вышел из машины. Потягиваясь, демонстративно разминая руки и хрустя шеей, он смущенно гадал, сколько ей лет. Пятнадцать? Семнадцать? В любом случае она — живая статуя на ножках, но он просто не мог пройти мимо этой неземной девушки с такими тонкими руками, на которых тихонько позвякивали браслеты, и с этими легкими волосами, падающими на ее глаза цвета молочного шоколада.

— Привет, — сказал он.

Она не ответила, не испугалась, только подняла на него огромные глаза, такие удивительно-сонные и мечтательные, что у него мурашки побежали по шее и плечам.

— Ждешь кого-нибудь?

— Не кого-нибудь. Просто жду.

«Ах ты, черт меня дери!» — восхищенно подумал Пем.

— Я еду кататься, — сказал он. — Хочешь поехать со мной?

Он ожидал, что она скажет «ох нет, я не могу» или «надо спросить у мамы», но вместо этого она откинула со лба свои медные волосы так, что браслеты на запястьях задрожали, и сказала (на несколько секунд позже, чем он ожидал):

— Почему?