Маленький друг

Дэнни уважал брата за его деловой подход к добыче денег, но сам так поступать не смог бы. Он закурил еще одну сигарету, хотя во рту у него и так будто кошки нагадили. В голову лезли противные воспоминания детства: тяжелая рука отца, женские вопли и стоны, какое-то болезненное возбуждение — он знал, что, так или иначе, эти видения связаны с тем ужасом, который приходил к нему в кошмарных снах.

— Прекрати! — громко сказал он.

— Что прекратить? — спросил Кэтфиш, возникая сбоку от него.

— Прекрати этот шум у меня в ушах. Он не прекращается ни на минуту.

— Дэнни-бой, полегче с этой штукой. — Кэтфиш отвинтил колпачок своей фляги и протянул Дэнни. — Эй, Одум! — крикнул он через зал. — Господь не любит унылых лузеров.

— Хой! — крикнул Дэнни, затыкая нос. Из глаз его полились слезы. И через пару секунд мир опять наполнился красками, прояснился, повеселел, как будто его помыли: сверкающий водопад, бьющий над той зловонной выгребной ямой, которой Дэнни всю жизнь так боялся — нищета, жирная грязь, синие кишки, полные дерьма.

Приятно закружилась голова, и Дэнни, чувствуя огромную радость, возбуждение и прилив сил, отмотал от своей пачки денег двадцатку и вложил ее в руку Кэтфиша.

— Дай его детишкам, — сказал он, — а я унесся.

— Куда это? — спросил Кэтфиш.

— Никуда. Просто — унесся…

Дэнни услышал свой голос как бы издалека. Усмехнувшись странности такого явления, он вышел на свежий воздух и, позвякивая в кармане ключами, пошел к своей машине. Как же она была хороша! Сверкает золотом на солнце. Он недавно помыл ее и отполировал — крутая тачка, «транс Ам», обводки как у богини.

Еще одна одумовская «малышка» сидела на скамейке через дорогу около магазина хозяйственных товаров, черноволосая, и к тому же чистенькая и довольно опрятная. Она рассматривала книжку с картинками — видимо, ждала своего ублюдочного папашу. Внезапно Дэнни понял, что она вовсе не смотрит в книжку, а сидит, уставившись прямо на него. Ее лицо было неподвижно, как у индейца, ни один мускул не дрогнет, но глаза следили за каждым его движением, и, видимо, уже давно! Вот черт, метамфетамин меняет ощущение времени: увидишь дорожный знак, а потом он два часа стоит у тебя перед глазами. Это всегда его немного пугало, предметы и вещи обретали собственный, иногда вредный характер, как взбрыкнувшая ковбойская шляпа утром. «А, точно! — пришло ему в голову. — Поэтому их и называют „спиды“, „скорость“, время замедляется, а ты ускоряешься». Дэнни пришел в восторг от своей сообразительности. Ну подумаешь, девчонка уставилась на него, ну что такого, только что это она все смотрит? А глаза-то у нее зеленые, как трава, как у дьявольской кошки, нет, как у самого дьявола!

Аааа, страшно! Но нет, она вообще на него не смотрит — читает свою книжку, ждет папашу. Бедная крошка. Стыдно сердиться на нее. Сколько часов он сам провел на этой скамье в ожидании своего предка, изнывая от безнадежной тоски — что-то им с Кертисом будет, если игра кончится плохо? И почему он решил, что Одум ведет себя по-другому? Наверняка этот унылый урод тоже захочет выместить хоть на ком-то свою обиду. Опять воспоминания лезут в голову: «До тех пор, пока ты живешь под моей крышей…». Лампочка на кухне дрожит, а бабушка бесстрастно готовит ужин, будто ругань, звуки ударов, крики, плач не более чем очередной сериал, что крутят каждый день по телевизору.

Дэнни выудил из кармана пару четвертаков, чтобы бросить девчонке, — его отец тоже делал так с другими детьми. Внезапно он понял, что все это время разговаривал сам с собой вслух. Или ему это только казалось? Дэнни потряс головой, оглянулся, чтобы сунуть мелочь девчонке, и вздрогнул — скамейка была пуста, девчонка исчезла, и вообще на улице — ни одной живой души, — даже бродячей кошки.

— Что произошло? Скажи мне! — с нетерпением повторил Хилли. Он умирал от любопытства, а Харриет просто молча сидела на железных ступеньках старого склада, не говоря ни слова. Стены склада были покрыты темными пятнами — два года назад они с Харриет и с Диком Пиллоу развлекались тем, что швыряли в стену теннисные мячики, предварительно хорошенько изваляв их в луже.

Харриет молчала. Хилли вскочил и начал ходить взад-вперед, заложив руки за спину и приняв деловой вид. Когда Харриет не отреагировала и на это, он подошел к ней и ткнул локтем в бок.

— Ну, расскажи мне, — сказал он ободряющим, как ему показалось, тоном, — он что-нибудь тебе сделал?

— Нет.

— Хорошо, а то ему бы здорово от меня досталось! — Хилли подпрыгнул, рассек воздух воображаемым мечом и проделал несколько боевых движений карате, рубя руками воздух и делая резкие выдохи: хух! хух!

Харриет не смотрела, она будто не замечала его. В конце концов Хилли подошел к ней и сел рядом.

— Да что с тобой такое? — спросил он с раздражением. Он боялся рассердить ее — после недели сидения дома в одиночестве мысль о новой ссоре наполняла его ужасом, однако ее внезапная молчаливость также вызывала у Хилли беспокойство — вдруг она уже придумала какой-нибудь план, в котором ему, Хилли, нет места?