Маленький гончар из Афин(Историческая повесть)

Когда Архил и Алкиной вошли во двор, где помещались конюшни Алкивиада, конюхи только что вывели на прогулку коней.

Отец и сын залюбовались красотой скакунов.

— Не можем ли мы видеть старшего конюха? — спросил Алкиной у одного из рабов.

Старший конюх сам уже шел к ним навстречу, заметив присутствие посторонних людей в конюшнях.

— Не ты ли будешь Алкиной Кадрид, для которого я должен, по приказу моего господина, запрягать в колесницу коней? — спросил он.

— Да, это я, — подтвердил художник.

Как раз в это время один из конюхов вывел из конюшен пару красивых, сильных белых коней.

Заметив взгляд Алкиноя, любовавшегося ими, старший конюх усмехнулся.

— Это любимые кони хозяина! — заметил он. — Они кротки, как ягнята, но в то же время быстры в беге и выносливы. Одного из них зовут Парис, другого Аякс. Мы их запрягаем в колесницу вместе с парой других белых коней.

Протянув руку, Алкиной провел ею ласково по шее Аякса. В этом движении сразу почувствовалась вся его любовь к животным.

Старший конюх следил за ним.

— Если хозяин разрешит, я запрягу для тебя в колесницу эту четверку белых коней, — заметил он.

— Хозяина несколько дней не будет в Афинах, и кони ему не будут нужны, — вмешался в их разговор один из рабов.

— Это очень кстати! — сказал Алкиной. — Если так, то прошу тебя — вели запрячь для меня в колесницу четверку белых коней! Мне хотелось бы сегодня же, не откладывая, сделать коням проездку за городом…

Белые кони были вскоре запряжены в нарядную колесницу. Уверенно ухватившись одной рукой за поручни, Алкиной легко вскочил на нее. Конюхи широко распахнули ворота конюшни.

Сердце замерло в груди у Архила. Момент был решительный. Мальчика страшила мысль, что после длительного перерыва отец его не сможет уже справиться с четверкой быстроногих, сильных коней Алкивиада…

Но, взмахнув ему с улыбкой рукой в знак приветствия, Алкиной выехал из ворот. Колесница помчалась вдоль улицы. Архил успел заметить, как уверенно и спокойно отец его стоял у передка ее.

Мальчик сразу успокоился. Теперь он уже больше не тревожился за отца.

— Я вижу, отец твой, юноша, опытный возница! — заметил стоящий рядом с ним старший конюх. — Он уверенно, как настоящий воин, держится на колеснице!

— Ты прав! — вежливо согласился с ним Архил. — Мой отец был прежде воином. Он привык управлять колесницей.

Кивнув на прощание головой конюху, Архил вышел из конюшен Алкивиада.

* * *

Архил делал большие успехи в росписи керамики. Алкиной теперь все чаще и чаще задумывался о том, что мальчика следует учить ремеслу художника не в гончарной мастерской. На свои знания и опыт в этом деле Алкиной, при всей его скромности, не решался рассчитывать. Он считал, что руководить обучением его сына должен был настоящий, большой мастер-художник.

Но среди хорошо знакомых Алкиною художников в Афинах не было таких мастеров.

Однажды на улице Алкиноя окликнул чей-то знакомый голос. Художник обернулся. Позади него стоял старый учитель его юных лет, Ксанфий.

— Тебя ли вижу я, Алкиной Кадрид? — Старик протянул к нему руки, чтобы обнять его. — Вот неожиданная встреча! А ведь я долго разыскивал тебя. Мечтал о встрече с тобой. Наконец-то ты отыскался! — Все лицо старого художника дышало радостью.

Алкиной с не меньшей радостью обнял Ксанфия.

— Учитель! Дорогой мой учитель! — воскликнул он. — Я ведь также долго искал тебя повсюду и даже думал, что ты уже не живешь больше в Афинах!

— Ты не ошибся, мой мальчик, — по-прежнему ласково и сердечно ответил старик, называя Алкиноя по-старому «своим мальчиком»… — Я теперь редко приезжаю сюда из Олимпии, где работаю на постройке храма Зевсу Олимпийскому вместе с ваятелем Фидием. Мы с ним бываем в Афинах всегда случайно и всегда ненадолго. Вот и теперь мы приехали за необходимыми для нас материалами и хотели прихватить с собой еще двух-трех художников. Ну, а ты, дружок мой, как живешь, где работаешь? Рассказывай скорее! Я хочу все знать о тебе!

В коротких, скупых словах Алкиной рассказал своему старому другу и учителю обо всем пережитом за последние годы.

— Значит, похоронив собственного сынишку, ты решил усыновить своего ученика? Хвалю за это решение! — одобрил старик Ксанфий. — Плохо только одно, Алкиной, — строго заметил он, — как мог ты, с твоими способностями, согласиться работать в гончарной мастерской! А я возлагал когда-то на тебя ведь большие надежды!

— Не осуждай меня, учитель! — опустил голову художник. — Я долго не мог найти работу… Мы с женой и ребенком голодали!.. И тогда я согласился расписывать вазы и амфоры у Феофраста… Теперь мой приемный сын учится у меня этому делу и делает большие успехи. Я убедился, Ксанфий, что мальчику боги дали большие способности, наградив его бесценным даром творчества… Беда только в том, что у меня самого не хватает опыта, чтобы развить его дарование, сделать из него лучшего мастера, чем я сам…

— Как все повторяется в жизни! — улыбнулся Ксанфий. — Было время, когда и я сам думал так же, обучая росписи керамос юного Алкиноя Кадрида! Да, да! Это так! Не качай головой, художник!