– Могу я все высказать вам прямо? Подобно Хартингу, вы в политике похожи на дилетанта. Вы находитесь здесь, имея временный дипломатический статус, и если бы не это, сидеть бы вам уже за решеткой. – Он побледнел от злости. – Одному богу известно, о чем только думал де Лиль. С ним я поговорю отдельно. Вы намеренно нарушили мое распоряжение. Впрочем, у людей вашей профессии, по всей вероятности, свои правила, и для вас я такой же подозреваемый, как все остальные.
– Вы себе льстите.
– Но в данном случае вас особым приказом передали мне в подчинение. Ламли, посол и сама специфика обстановки здесь продиктовали нам строгое указание, чтобы вы не совершали шагов, которые могли бы вызвать отзвуки за пределами посольства. Сидите тихо и слушайте меня! Но вместо того, чтобы хотя бы в малой степени учесть то, о чем вас просили, вы направились в дом Хартинга в пять часов утра, напугали до полусмерти его слугу, перебудили соседей, оглушительными криками вызывая де Лиля, а под конец спровоцировали крупномасштабный полицейский рейд. И он уже скоро, несомненно, станет предметом пересудов во всем нашем сообществе. Но этого вам показалось мало, и вы нагородили полиции глупейшую ложь о мнимой инвентаризации. Представляю себе, что даже Зибкрон не сдержит улыбки, когда вспомнит, как занятно вы описали ему вчера вечером свой род занятий.
– У вас ко мне что-то еще?
– И очень много, учтите. Каковы бы ни были подозрения Зибкрона относительно исчезновения Хартинга, вы преподнесли ему недостающие доказательства. Вы же сами видели его настрой. А теперь вообще неизвестно, что он думает о происходящем у нас.
– Так расскажите ему, – предложил Тернер. – Почему бы и нет? Разрешите его умственные затруднения. Боже, да он знает гораздо больше, чем мы с вами. Зачем мы делаем тайну из того, о чем они прекрасно информированы? Они уже подготовились. Хуже не будет, если мы смажем эффект от удара, который они собираются нанести.
– Я никогда не произнесу ни слова об этом вслух! Что угодно представляется мне более удачным выходом из положения. Любые сомнения, какие угодно подозрения с их стороны. Все лучше прямого признания в такой момент, что один из наших дипломатов в течение двадцати лет являлся советским агентом. Вам нужны еще объяснения? Я ни за что не произнесу этого вслух! Пусть думают и поступают как им будет угодно, но без нашего содействия они могут лишь строить догадки, не более.
Он сидел неподвижно и прямо, как стражник, приставленный охранять национальную святыню.
– Вы закончили?
– Предполагается, что ваши люди всегда соблюдают режим секретности. И тот, кто вас вызывает, неизменно рассчитывает на определенный уровень сдержанности. Я многое хотел бы высказать по поводу вашего здесь поведения, если бы вы сразу не дали мне ясно понять, что слова «хорошие манеры» считаете совершенно бессмысленными. Теперь потребуется немало времени, чтобы свести на нет следы разгрома, который вы устроили в нашем посольстве. Вы, кажется, считаете, что мне ни о чем не доносят. А мне уже пришлось беседовать с Гонтом и Медоузом. Не сомневаюсь, успокаивать придется и других тоже.
– Лучше мне уехать, не дожидаясь вечера, – предложил Тернер, не сводя взгляда с лица Брэдфилда. – Я взбаламутил ваше болото, не так ли? Прошу прощения. Извините, если мои услуги не соответствуют вашим запросам. Я принесу извинения в письменном виде позже. Ламли очень любит, когда я это делаю. Письмо, сладкое, как мед. Я составлю именно такое. Напишу непременно. – Он вздохнул. – Чувствую себя немного Ионой, извлеченным из чрева кита. Вы совершенно правы. Лучший выход из положения – избавиться от меня. Хотя вам это причинит некоторое беспокойство. Вы ведь не любите избавляться от людей, верно? Предпочитаете продлевать с ними договоры.
– На что вы намекаете?
– Только на то, что у вас есть очень веские основания просить меня проявить сдержанность! Я еще в Лондоне спросил Ламли – боже, я ведь просто шутил тогда… Так вот, я спросил Ламли: чего больше хочет Брэдфилд – найти пропавшие бумаги или исчезнувшего человека? Какого же дьявола вы задумали? Что сами натворили? Повремените с возражениями! В какую-то минуту вы предлагаете ему работу, но уже в следующую даже слышать о нем не хотите. Если бы его труп доставили сейчас сюда, вы бы и слезинки не пролили. Зато тщательно обыскали бы его карманы, от души надеясь, что вам повезло и документы еще при нем!
Совершенно непроизвольно его взгляд упал на ботинки Брэдфилда. Это была заказная обувь ручной работы, отполированная до того оттенка темного красного дерева, какой умеют различать только слуги или люди, воспитывавшиеся в их окружении.
– Что, черт возьми, вы имеете в виду?