Маленький господин Фридеман

— Совершенно верно, — ответил Фридеман, — я чувствовал себя утром немного нехорошо и думал, что мне не удастся выйти. Простите великодушно за опоздание.

— У вас и сейчас еще не совсем здоровый вид, — заметила она совершенно спокойно и как-то неприязненно взглянула на него. — Вы бледны, у вас воспаленные глаза. А вообще, — разве вы часто хвораете?

— О… — пробормотал Фридеман, — пожаловаться я не могу…

— А вот я постоянно болею, — продолжала она, не сводя с него глаз, — но никто этого не замечает. Я очень нервна и часто страдаю от этого.

Она замолчала, опустила подбородок на грудь и вопросительно взглянула на него. Но он ничего не ответил. Он сидел тихо и, широко раскрыв глаза, задумчиво смотрел на нее. Как странно она говорит, как волнует его ее ясный, отчетливый голос! Сердце его успокоилось; ему казалось, будто он грезит. Фрау фон Риннлинген начала снова:

— Если не ошибаюсь, вы не дождались вчера в театре конца представления?

— Совершенно верно, сударыня.

— Мне было очень жаль. Вы были таким внимательным соседом, хотя, в сущности, опера была поставлена плохо. Вы любите музыку? Играете на рояле?

— Я играю немного на скрипке, — ответил Фридеман. — То есть, вернее, почти совсем не играю…

— Вы играете на скрипке? — спросила она, посмотрела куда-то в пространство и задумалась.

— В таком случае мы могли бы составить дуэт, — заметила она вдруг. — Я немного умею аккомпанировать. Мне было бы очень приятно найти здесь человека… Придете?

— Я всецело к вашим услугам, сударыня, — сказал он, все еще как бы во сне.

Воцарилось молчание. Вдруг выражение ее лица резко изменилось. Он увидел, как оно исказилось едва заметной, жестокой насмешкой и как глаза ее снова, как в две предыдущие встречи, пристально и испытующе устремились на него с каким-то странным, жутким дрожанием. Он покраснел до корня волос и, не зная, куда ему повернуться, беспомощно ушел головой еще глубже в плечи, и в отчаянии вперил глаза в пестрый ковер. В эту минуту его опять пронизала лихорадочной дрожью прежняя бессильная, сладостно-мучительная ненависть…

Когда он с отчаянной решимостью снова поднял глаза, она не смотрела уже на него, а скользила взглядом по двери. Он сделал над собою усилие и пробормотал пару слов:

— Довольны ли вы, сударыня, пребыванием в нашем городе?

— О, — ответила фрау фон Риннлинген безразличным тоном, — разумеется. Да и почему бы не быть мне довольной. Я чувствую себя, правда, немного стесненной, у всех на глазах, но… Да, кстати, — продолжала она, — чтобы не забыть: на днях мы хотим пригласить к себе кое-кого… так, маленький, тесный кружок. Можно было бы немного поиграть, поболтать… Кроме того, у нас позади виллы есть чудный сад; он спускается до самой реки. Одним словом, вы и ваши сестры получите еще, конечно, особое приглашение, но я сейчас уже прошу вашего согласия. Ведь вы не откажетесь?

Фридеман не успел выразить благодарность за приглашение и свое согласие, как ручка двери энергично повернулась, и в гостиную вошел полковник. Оба поднялись с места, фрау фон Риннлинген представила мужчин друг другу, и муж ее с одинаковой учтивостью поклонился и Фридеману и ей. Его смуглое лицо лоснилось от сильной жары.

Снимая перчатки, он заговорил своим громким резким голосом с Фридеманом, который, широко раскрыв глаза, смотрел на него снизу вверх и все время ждал, что он снисходительно потреплет его по плечу. Но полковник повернулся меж тем на каблуках и, слегка склонив туловище, сказал жене, заметно понизив голос:

— Пригласила ли ты, дорогая, к нам на вечеринку господина Фридемана? Если ты не имеешь ничего против, мы устроим ее через неделю. Я надеюсь, что погода продержится и мы сумеем принять гостей наших в саду.

— Хорошо, — ответила фрау фон Риннлинген и посмотрела куда-то в бок.

Через две минуты Фридеман начал прощаться. Раскланявшись в последний раз у двери, он встретил ее глаза, которые без всякого выражения смотрели на него.

* * *

Он не пошел по направлению к городу, а повернул по дорожке, отходившей от каштановой аллеи и ведшей к бывшему крепостному валу возле реки. Там был раскинут прекрасный парк, тенистые аллеи, скамейки.

Он шел быстро и механически, не поднимая глаз. Ему было нестерпимо жарко; он чувствовал, как клокочет внутри его пламя и как неумолимо стучит что-то в усталой его голове.

Разве ее взор все еще не устремлен на него? Но не так, как в последнюю минуту, пустой, без всякого выражения, а как прежде, с мучительной, насмешливой жестокостью, которая так странно сочеталась с ее любезным ласковым тоном? Ах, неужели же ее забавляло видеть его беспомощность и отчаяние? Неужели она, проникнув в его душу, не могла почувствовать хоть каплю жалости?..

Он пошел вдоль реки по крепостному валу, поросшему густой, зеленой травой, и сел на скамейку, окруженную полукругом жасминовых кустов. Воздух был напоен сладким, удушливым ароматом. А сверху на мерцавшую воду палило неумолимое солнце.