Маленький грязный секрет (СИ)

И я хохотала, перевернувшись на том самом столе на бок. Потом сползла с него и тоже хохотала, на этот раз упав лбом на сложенные крест на крест руки. Замолкала. Оглядывалась на мужа и начинала смеяться по новой. Слезы счастья текли по щекам. Приходилось вытирать их снова и снова. Благо на столе стояла коробка салфеток.

Говорят, кто посмеется, тот поплачет. В последнее время я много думала о том, почему в нашей культуре такое табу на счастье. Как будто в этом есть что-то зазорное. Почему нам навязывают эти все «потерпи» или «счастье любит тишину»? Чтобы несчастные люди никогда не узнали, что может быть по-другому? Что мы рождены не терпеть? А жить по-человечески? Откуда этот извечный страх, что за счастье рано или поздно придется расплачиваться? Почему даже мысли нет, что мы рождены как раз таки для того, чтобы быть счастливыми? Что именно это норма.

Наконец, мне кое-как удалось взять себя в руки. Я закусила губу, обернулась. Иван стоял, сложив на широкой груди руки, и смотрел на меня из-под тяжело опущенных век. Все во мне к нему в тот момент рвануло. Так хотелось его обнять. Так хотелось… Каждой клеточкой слиться…

Почему-то вспомнилось, как однажды в одном из столичных ресторанов, куда мы заехали посидеть после очередного визита к врачу, мы встретились с Эммочкой. Она сначала ничего не поняла, потом увидела наши переплетенные руки, мой живот и брезгливо скривилась. Было очень неприятно. Но я бы пережила это еще раз. Только чтобы ощутить его поддержку. Как он бережно прикрыл мой живот ладонью. И чуть вперед вышел, готовый взять огонь на себя, если эта… решит как-то нашу ситуацию прокомментировать. К пересудам за спиной я привыкла. Они даже не кусали… А в глаза никто не смел мне сказать плохого. А может, кроме Эммочки, и не хотелось никому. Тут же… Я ведь не знала, как они с Иваном расстались. Что он ей сказал напоследок, как объяснил? Да и плевать мне было на это. Главное – результат. Он мой. Я тогда вскинула подбородок. Стыдиться мне было нечего. Да, я вот такая. Может, менее яркая и красивая. Может, не такая стильная и холеная. Но именно я с ним. Не так ли?

И она ничего не посмела сказать. Просто молча прошла мимо. Иван почему-то ухмыльнулся, поцеловав меня в висок. Может, его порадовало, что я не стушевалась. И вот так заявила свои на него права. Он и рад.

Вынырнула из болота воспоминаний. Шагнула к мужу, и в этот момент по моим ногам хлынуло.

Покровский сорвался с места.

– Это воды, да? Это воды? Ты рожаешь?!

– Угу. Сможешь отвезти меня обратно? – усмехнулась я. – Или лучше такси вызвать?

– Какое такси? С ума сошла, что ли? Сумка твоя где?

В противовес всему, что я читала в дурацких книжках, Покровский вел себя вполне адекватно. Не суетился, не психовал, не трясся…

– Так в машине. Я же убежала, все на свете забыв.

– Истеричка, – проворчал, обнимая меня за плечи и хаотично, куда придется, целуя.

– Нервы начали сдавать, – повинилась я.

– Да уж понял. Садись давай, Мария…

– Погоди. Мне надо в душ.

– Какой душ?! Ты рожаешь. Мало ли, вдруг у нас и времени нет?

И я тоже в противовес всему, что пишут в дурацких книжках, не стала настаивать на своем. Только пеленку постелила, чтобы не испортить кожу сиденья, а в порядок себя привела уже в дороге. Просто обтерлась влажными салфетками.

Все вообще было очень размеренно и… адекватно, что ли? Сказано, два взрослых человека. Которые точно знают, чего хотят, и как этого достичь. А вот что стало сюрпризом, так это стремительность происходящего. Если бы встряли в пробку, у меня бы были все шансы родить в машине. Но к счастью, мы подоспели ровно к моменту истины. Какие-то полчаса в родзале, и все. На груди она. Моя девочка. Наша…

– Ну, мамочка, к вам один вопрос. Вы вообще в процессе участвовали? – засмеялся неонатолог, разглядывая смуглую черноволосую Юльку. Наши взгляды с Иваном встретились. Он растрогался просто ужасно. Весь поплыл. И знаете, да… Игорь каким-то образом от него почти ничего не взял. А вот Юлька… Даже сморщенная, как чернослив, и опухшая, она была совершенно точно похожа на папу. И волосенки у нее были папины. Густющие. Я и не знала, что у новорожденных такие чубы бывают. Но все равно, даже вот такая непохожая, она была моя от макушки до пяток. Я таяла от любви, я изучала ее новые грани. Я смирялась с осознанием, что до этих пор, оказывается, вообще мало что знала о жизни. А теперь, осознав все, я до конца поняла, как пришлось Ивану… Отвела взгляд от нашей малышки. Поймала его. Он не слаб. О, нет… Он глыба. Я бы не справилась.

– Участвовала, ага. Самым активным образом.

– А так и не скажешь! – засмеялись врачи. – Ну, давайте ее под лампу положим. Вам еще надоест ее таскать.

– Нет. Не надоест, – так, не отлипая от Покровского, взяла его ладонь и к щеке прижала. – Мы еще за вторым придем.

– В первый раз вижу мамочку, которая готова на такие подвиги сразу же после родов! – развеселилась акушерка. Покровский же криво улыбался.

– Не погорячилась ли ты, Мария? – спросил он, поглаживая меня за ухом, как кошку. – Я тебя еще за одного дитенка не отблагодарил. Это ж надо.