Маленький хромой принц

Все шло как обычно. И даже, пожалуй, лучше обычного – после того как регент поселил во дворце свою семью – жену и семерых сыновей. Пошли пышные празднества. Столица повеселела, торговля ожила. Говаривали, что страна уж лет сто так не процветала. Где б ни появлялся регент с сыновьями, их встречали дружные крики «Да здравствует правитель! Да здравствует королевская семья!». Дети и впрямь глядели красавчиками. Великолепное зрелище они являли собой, когда на превосходных лошадках выезжали вереницей по старшинству – и замыкал эту вереницу самый маленький на своем черном пони не больше собаки!

Что касается другого ребенка, Его Высочества принца Дола (которого как-то само собою перестали называть Величеством и королем, очень уж это не шло к безногому бедняжке), то его видели не часто. Иной раз кто-нибудь осмеливался заглянуть в скрытый за высокой стеной дворцовый сад. Там можно было заметить яснолицего мальчика – то на руках у слуги, то катаемого в креслице на колесах. Иной раз он просто безо всякого присмотра играл в траве. В его чертах читался живой ум, а глаза были печальны. Впрочем, не совсем! Ведь это были глаза его матери, а она печалиться не любила. Задумчивыми и мечтательными – вот какими они были. Смущали людей эти детские глаза: такие невинные, но вместе с тем такие проницательные! Их молчаливое удивление, казалось, проницало любую ложь. Глаза словно говорили за ребенка – сам он был молчалив. И некоторые, чья совесть не была особо чиста, побаивались мальчика, хотя сам он, конечно, не подозревал, что заставляет злобных устыдиться и притихнуть ворчунов.

Бедный малютка! Он жил своей счастливой младенческой жизнью, не понимая своей беды и, кто знает, быть может, грядущих бед. Это не могло не трогать сердца.

Его начинали любить, невзирая ни на что. И дяде-регенту это стало не слишком нравиться. Нет, не скажем ничего плохого о дядюшках в целом! Обычно они очень любят своих маленьких племянников и радеют об их пользе. Злой дядя из «Младенцев в лесу»[1], я думаю, был исключением из правила. Понадеемся, что и дядя, о котором рассказываю я сейчас, также исключение.

Назови кто нашего регента жестоким – он бы искренне обиделся! Он бы сказал, что руководствуется в своих поступках единственно пользой страны. Но на самом деле собственные желания его всегда совпадали с представлениями о государственной пользе. И он добивался своего, как обыкновенно поступают подобные ему люди. Наслаждаются ли они затем полученным, вопрос уже другой.

И вот однажды он явился в Зал совета и сообщил, что здоровье юного короля ухудшается. Неплохо отправить мальчика в Прекрасногорье. Сразу ли ему вспала в голову недобрая мысль, как осуществить его заветное желание – завладеть короной Нетландии, трудно сказать.

Заручившись согласием совета отослать короля, дядя отправил его с большой пышностью – в сопровождении почетного эскорта из двух полков. Народ без особого удивления, впрочем, узнал вскоре, что бедный маленький принц (которого уже никто не звал королем) отправился в более далекое путешествие, чем в Прекрасногорье. В пути он заболел и скоропостижно умер, – по крайней мере, так свидетельствовали приставленные к нему лекарь и няня. Домой (и опять-таки с большой пышностью) привезли маленький гроб, который и похоронили в одном склепе с родителями.

Больше никто не видел принца Дола. Страна относила глубокий траур и забыла его, а вместо мальчика на трон взошел его дядя. Блистательная эта особа приняла корону с подобающим приличием и носила с большим достоинством. Сделался ли он от этого счастливым? Кто знает.

Глава 3

И что, все до единого в Нетландии забыли своего маленького принца?

Не все. Несколько добрых матерей семейств всплакнули о нем, да еще слуги во дворце долго вспоминали, какой он был ласковый и милый. Много раз они, вздыхая, говорили: «Бедный принц Дол!» Или глядели на очертания Прекрасногорья, видные изо всех уголков Нетландии (хоть и мало кто там бывал), и восклицали печально: «Бедный принц Дол! Быть может, Его Королевскому Высочеству лучше сейчас там, где он есть, чем здесь!»

Не знали они, что там, за горами, ближе к морю, лежала унылая пустошь, поросшая чахлой травой, где даже полевые цветы были редки. Ни куста, ни деревца, ни места для гнезда птицы и логова зверя не было на этой бесплодной равнине. Летом ее безжалостно выжигало солнце, а зимою над ней носились ветра и дожди и снег ложился цельной белой пеленою, на которую редко ступала нога человека.

Никто не жил в этом не слишком приятном месте. Единственным свидетельством, что человеческие существа побывали там, являлась большая круглая башня, видная отовсюду, если, конечно, было кому смотреть. Башня, казалось, выросла из земли сама по себе, как какой-нибудь гриб. Кто разберет, с какой целью ее когда-то построили! Прочно сложенная из кирпича, она не имела ни дверей, ни окон, разве что под самой крышей можно было заметить какие-то щели. Почти сто футов была она высотою, а зубцы ее смотровой площадки со зловещей четкостью прорисовывались на фоне неба.