— Изображение и звук, — сказал я, показывая, что все понял не хуже самого Алика.
— Вот именно. Никогда так не было.
Не было — я мог это подтвердить. Обычно если у Алика случался зрительный переход, если видел он что-то в
Я понимал, почему Алику стало страшно, почему он не пошел в школу, а пришел на нашу аллею, да так и сидел весь день на скамейке, ожидая, видимо, что
— Странно, — сказал он. — Эта Оля мне никогда не нравилась.
— Ну да, как же, — хмыкнул я. — Ты же с ней на той дискотеке полвечера танцевал, забыл, что ли?
— Так это я в пику Соньке, — пробормотал Алик. — И совсем я не…
— А она решила, что совсем, — отрезал я. — Ты мог в тот вечер выбрать или нет? Скажи честно: пойти провожать Соню или Олю? Мог? Была у тебя такая мысль?
— Была, — честно согласился Алик. — Но я не…
Он прикусил язык. В то время мы уже достаточно разбирались в том, что с ним происходило, чтобы не путаться хотя бы в простейших вещах. Конечно, был у него такой выбор. И значит, именно в тот вечер возникло ответвление… Интересно, как там действовала Ольга, чтобы заполучить Алика в мужья — судя по рассказу, он стал-таки ей мужем, покупал рыбу, которую положил… нуда, в холодильник, очевидно, который там называют фрижером, и машина у них была своя, неплохо им живется, видимо, в
— Опережающая ветвь, — сказал Алик, он, похоже, оправился после моего появления, смотрел не со страхом, а с интересом, ему уже поговорить хотелось, все обсудить, выслушать мои возражения.
— Опережающая, — согласился я. — Если ты успел жениться на Ольге.
— Знаешь, — задумчиво сказал Алик, — она сильно изменилась, такая стала…
— Может, ты и здесь на ней женишься? — усмехнулся я.
— Не болтай чепухи!
— Ну почему… — продолжал я развивать свою мысль. — Неплохая девчонка, к тебе клеится, мало ли что будет через несколько лет, это сейчас она тебе не очень, а потом, может, любовь, то-сё. Может, и здесь будут вместо холодильников фрижеры, говорили же раньше «деньги», а теперь «бабки»…
— Хватит, — рассердился Алик. Он всегда, когда сердился, начинал лучше соображать, это было мне известно, иногда я специально старался его разозлить, не очень при этом думая о том, что в состоянии раздражения у Алика менялись возможности выбора, веер жизней получался другим, и когда выбираешь свое будущее, желательно все-таки делать это, не раздражаясь на весь мир, а спокойно, взвешенно, даже если совершаешь выбор бессознательно, интуитивно — как все мы обычно и поступаем.
— Для тебя шуточки, — продолжал Алик, — а я… А мне…
— Да, — сказал я. — Извини. А то сейчас ты подумаешь, что пора дать мне в морду, не дашь, конечно, я тебя знаю, но развилка все-таки возникнет, и где-то ты меня треснешь, мы поссоримся, у тебя больше не будет друга, придется тебе самому…
— Прекрати, — пробормотал Алик. Он поднял на меня взгляд, глаза у него были больные, как у моего деда, когда у него определили рак и прямо сказал и, что больше двух-трех месяцев он не протянет, но Алику было не семьдесят три, а шестнадцать, у него не должно было быть такого взгляда, он не должен был думать, что жизней у него миллионы, и за каждую отвечает он и никто другой, это не так, потому что те, кого он ежеминутно рождал своим выбором, потом выбирали сами, и сами рождали новые ответвления реальности, Алик тут был ни при чем, и потому не нужно так…
Странно: я совершенно не думал тогда, что и сам каждое мгновение выбираю себе будущее, и не только я, но все люди и все звери, и даже у электрона есть выбор пути, выбор функций, в которых мы с Аликом совсем еще не разбирались: прочитали на эту тему несколько статей в научно-популярных журналах, пробовали осилить как-то толстый том Ландау и Лифшица, но из этого пиратского налета на теоретическую физику, естественно, ничего не получилось.