Маленький клоун с оранжевым носом

— И я ему все сказала. Что думала. Что накопилось. Я не помню, что именно говорила. А он молчал. Совсем. Ни слова. Я говорила, а он слушал и ходил. Если бы он хотя бы сидел, и я могла посмотреть ему в глаза… А он нервничал и ходил по квартире, я тащилась за ним следом и говорила… Из комнаты в комнату… Потом неожиданно мы оказались в детской, там был компьютер, стол, книги, мы стояли близко друг от друга, я загораживала дверь, и он не мог выйти. Тогда он посмотрел на меня… Мотя, я до сих пор не могу забыть этот взгляд. Ты когда-нибудь видел раненую собаку? Она обожает хозяина, а он огрел ее плетью и сломал ей ногу. И она смотрит вроде и с обожанием, но уже и с ненавистью. И говорит: «Ты же все время утверждала, что у нас кармическая связь». И тут я взорвалась, я такого наговорила: что он трус, что для него эти занавесочки-коврики важнее наших отношений, и пусть он ничего не говорит о карме, потому что ничего о ней не знает, и что я больше никогда… и у меня есть другой, я думала, конечно, о Янеке, хотя в тот момент никаких отношений между нами еще не было, не смотри на меня так, о тебе я думала тоже, но совсем по-другому… А он… Он стоял спиной к компьютерному столику и, не глядя, открыл один из ящиков, там лежали два длинных тонких ножа, я не знала, что это для бумаги, выглядели они так… Рука его потянулась к одному из ножей, и я почему-то подумала, что сейчас он готов… И если он на такое способен, то неужели действительно любит по-настоящему?

— Он взял нож в руки? — быстро спросил я.

— Нет, конечно. Матвей, Алик был в своем обычном репертуаре — когда он был способен на что-то решительное?

— Что было дальше? — спросил я минуту спустя, потому что Инга замолчала, помешивала ложечкой остывший кофе и смотрела мимо меня на улицу, где не происходило ничего интересного.

— Ничего дальше не было, — сказала она. — В том-то и дело, что ничего. Если бы он кинулся на меня… хоть с ножом, хоть с голыми руками… Если бы он хотя бы что-то сказал… Я бы… не знаю… Но он смотрел на меня и молчал, пальцы его бессмысленно шарили по дну ящика, будто он хотел там что-то нащупать, но не получалось… Я сказала: «Извини, мне, пора. Не звони мне больше». Повернулась и ушла. На улице вспомнила, что забыла в кресле пакет с женским журналом «Ла Иша», купила по дороге, там были зимние модели платьев… Возвращаться не стала, конечно. Подумала, что Алик может не обратить внимания, а

Ира вернется и обязательно спросит, откуда журнал… Мне было все равно.

Возможно, Инга говорила правду. Возможно, половину из сказанного она придумала только что, глядя на улицу. С Ингой никогда ничего невозможно знать точно. Характер у нее взрывной — львиный, как она говорит, хотя, на мой взгляд, царю зверей более пристало поведение величественное и несколько отрешенное. Одно, впрочем, наверняка было правдой: Инга знала о ножах, лежавших в ящике компьютерного столика. Все остальное… Может, Алик на нее замахнулся, и сейчас Инге было неприятно в этом признаваться. Возможно, она выхватила у него нож и… Нет, не ударила, конечно, потому что в нашей реальности Алик остался живым и здоровым.

— А меня… — сказал я. — За что ты меня-то невзлюбила?

— Тебе это было очень неприятно, да? — усмехнулась Инга. — Бедный Мотя… Я помню, какими глазами ты на меня смотрел. Ты был не прочь оказаться на месте Алика.

— Я? — Мне казалось, что удивление мое было неподдельным.

— Скажешь, нет?

Я даже отвечать не стал. Пусть думает что хочет. Она все равно будет думать что хочет, даже если я приведу совершенно железные доказательства (а где мне их взять на самом деле?) того, что в те месяцы, когда они с Аликом были любовниками, меня заботило только одно: не дай бог, узнает Ира, не дай бог, она узнает, жизнь у них и без того сложная, а если Ира узнает, что Алик ей изменяет, то что-нибудь с собой непременно сделает — таблеток напьется, как в юности, когда не сдала экзамены на юридический, или вены вскроет, как в детстве, когда все в жизни вдруг предстало ей в черном цвете, и никаких просветов…

Должно быть, я вел себя в присутствии Инги так, что ей вполне могло почудиться все что угодно, а угодно ей всегда было одно и то же: чтобы мужчины думали о ней, домогались ее — получали бы отказ, конечно, потому что Инга совсем «не такая»…

— Нет, — сказал я, — знаешь, ты совсем не в моем стиле.

— Взаимно, — пробормотала Инга, не поверив ни одному моему слову.

— Ты уверена, — спросил я, — что Алик не вынул нож из ящика? Или, может, ты…

— Даже если вынул, — сказала Инга, — это было полгода назад. Убили Алика вчера. Какая связь?

— Алик знакомил тебя с принципами эвереттики, — сухо проговорил я. — Ты прекрасно знаешь, что в другой ветви время может течь быстрее или медленнее, чем у нас. Здесь прошли полгода, там могла миновать минута.

— Ты хочешь сказать, что в какой-то другой реальности я выхватила у Алика нож…

— Так он все-таки достал его из ящика?

— Конечно. Неприятно это вспоминать, я думала, что никогда и не стану… Он выхватил нож и пошел на меня, представляешь? Господи, как он хотел меня в ту минуту!