Маленький комитет

Говоря это, она прошлась по комнате, бросила взгляд на письменный стол, села против Геника и устремила на приезжего утомленные голубые глаза. Геник окинул взглядом ее маленькую, хрупкую фигурку и решил, что надо "взять тон".

- Приехал я недавно, сейчас, - сказал он протяжно, подымая брови, точь-в-точь так, как один из его знакомых "генералов". - Но прежде всего простите меня за то, что я съел у вас яйца и груши: я был голоден, как сто извозчиков.

- Ну, что за пустяки! - проводя рукой по лицу и глубоко вздыхая, сказала девушка. - Вот я вас попозже отправлю ночевать к одному товарищу из сочувствующих. Он богатый и угостит вас отличным ужином.

- Я приехал сейчас, с вечерним поездом, - продолжал Геник. - А что, в комитете получено письмо обо мне?

- Да, я получила это письмо, - задумчиво произнесла девушка. - Вы, значит, приехали устраивать?

- Да, - важно сказал Геник, вспомнив слова одного областника, знаете, периферия всегда должна звучать в унисон с центром. А здесь, как нам писали, нехватка работников. Поэтому-то я и поторопился к вам, в надежде, что вы меня сегодня же сведете с каким-нибудь членом комитета, и мы выясним положение. Так нельзя, господа! Это не игра в бирюльки.

Он уже совершенно оправился от смущения и взял небрежно-деловую интонацию. Девушка улыбнулась.

- Вы давно работаете?

Геник вспыхнул. Проклятые усы, и когда они вырастут?

- Я думаю, что это не относится к делу, - нахмурился он. - Итак, как же мы будем с членом комитета?

- Ах, простите, - застенчиво извинилась девушка, кусая улыбающиеся губки, - я вас спросила совсем не потому, что... а просто так. А с членом комитета - уж и не знаю. Они ведь все в тюрьме.

Геник подскочил от удивления и опешил. Этого он ни в каком случае не ожидал.

- Как - в тюрьме? - растерянно пробормотал он. - А я думал...

- Да уж так, - грустно сказала девушка. - Вот уже три недели. А я прямо каким-то чудом уцелела. И, представьте, одно за другим: типография, потом архив, потом комитет.

- Но что же, что же осталось? - допытывался Геник.

- Что осталось? Осталась печать... и потом - гектограф. Кружки рабочие остались.

В ее усталых больших глазах светились раздумье и нетерпение. Утомление, как видно, настолько одолевало ее, что она не могла сидеть прямо и полулежала на столе, подпирая голову рукой. Геник смутился и взволновался. Ему показалось, что эта крошка смеется над ним или, в лучшем случае, желает отделаться от не внушающего доверия "устраивателя". Но, поглядев пристальнее в голубую чистоту мягких глаз девушки, он быстро успокоился, чувствуя как-то внутренно, что его опасения излишни.

- Так что же, - спросил он, закуривая папироску и снова невольно приосаниваясь, - вы, значит, не работаете, товарищ?

Девушка шире открыла глаза, очевидно, не поняв вопроса, и встряхнула головой, с трудом удерживаясь от зевоты.

- Я страшно устала, - тихо, как бы извиняясь, сказала она, - и больше не могу. Поэтому-то я и написала вам. У меня ведь адреса были... и все. Ожидая обысков, мне передали.

- Я ничего не понимаю, - с отчаянием простонал Геник, ероша волосы и чувствуя, что потеет. - Мы получили письмо от комитета здешнего...

- Да, да! - с живостью воскликнула девушка. - Это же я и написала, как будто от комитета; разве вы не понимаете? Ведь комитета же нет!

Геник облегченно вздохнул. Он понял, но тем не менее продолжал сидеть с вытаращенными глазами. И, наконец, через минуту, улыбаясь, спросил:

- И печать приложили?

- И печать приложила. Я, может, виновата, знаете, во всем, но иначе я не могла, уверяю вас, я не вру... Ведь они мне ничего не давали, ну, понимаете, решительно ничего не давали... А я все на побегушках да разная этакая маленькая чепуха... А когда они сели...

Она оживилась и выпрямилась. Теперь глаза ее блестели и сияло лицо, как у ребенка, довольного своей хитростью.

- Когда они сели, я была как пьяная... и долго... пока не устала. С утра до вечера вертишься, вертишься, вертишься... Восемь кружков, ну, я их разделила по одному в неделю и... мы очень хорошо и приятно разговаривали... А потом, понимаете, чтобы полиция не возгордилась, что вот, мол, мы всех переловили, я стала на гектографе... А теперь я уж не могу. Ночью вскакиваю, кричу отчаянным голосом... Господи, если бы я была мужчиной!

Она вздохнула, и печальная тень легла на ее светлое лицо. Потом смешные и милые морщинки досады выступили между тонких бровей. Геник смотрел на нее и чувствовал, что лицо его неудержимо расплывается в заботливую улыбку. Помолчав немного, он спросил:

- А потом написали в "центр"?

- Да... Ну, конечно, вы понимаете, не могла же я уж сама, кто меня знает? А когда получается письмо от комитета, это совсем другое дело...

Но Геник уже не слушал ее. Он хохотал, как одержимый, закрывая руками прыгающий рот, хохотал всем нутром, всем заразительным весельем молодости. Минуту спустя в комнате было уже двое хохочущих людей, позабывших усталость, опасности и темное, жуткое будущее... И один был серебристый и ясный смех, а другой - бурный и неистовый.