И граф снова рассмеялся и не сказал, что это не так. Отношения между дедом и внуком становились, в самом деле, с каждым днем все душевнее, и с каждым днем вера Фонтлероя в добродетель и благосклонность его сиятельства все увеличивалась. Он нимало не сомневался в том, что его дед самый любезный и великодушный человек. Конечно, он видел сам, что его желания исполнялись почти раньше, чем он успевал их высказывать; он получал столько подарков и удовольствий, что иногда просто не верил своему счастью. Видно было, что ему ни в чем не было отказа; и хотя такой порядок вещей совсем нельзя было бы считать разумным по отношению ко всем маленьким детям, маленькому Фонтлерою он не принес вреда. Впрочем, несмотря на прирожденные добрые свойства его натуры, это могло бы, пожалуй, несколько испортить его, если бы ему не приходилось проводить по нескольку часов с матерью в Каурт-Лодж. Этот «лучший друг» зорко и нежно следил за ним. Они подолгу беседовали, и Фонтлерой никогда не возвращался в замок, не неся в своем сердце тех или других простых и чистых слов, достойных быть удержанными в памяти.
Сказать правду, одно обстоятельство сильно смущало мальчика. О его загадочности он думал гораздо больше, чем это могло казаться; этого не знала даже его мать, а граф долгое время и совсем не подозревал. Но, по своей наблюдательности, Кедрик не мог не желать узнать о причине, почему его мать и дед никогда, повидимому, не встречались. Он заметил, что они не видались еще ни разу. Когда графская карета останавливалась у Каурт-Лодж, старик никогда не выходил из нее, а в тех редких случаях, когда его сиятельство отправлялся в церковь, Фонтлероя всегда оставляли на паперти одного разговаривать с матерью или отпускали его с нею домой. При всем том, ежедневно из теплиц замка посылались в Каурт-Лодж цветы и фрукты. Но один добродетельный поступок графа поставил его в глазах Кедрика на недосягаемую высоту совершенства. Это случилось вскоре после того первого воскресенья, когда м-сс Эрроль отправилась из церкви одна и пешком. С неделю спустя, когда Кедрик должен был поехать к матери, он нашел у дверей вместо большой кареты, запряженной парою рослых лошадей, прелестный маленький экипаж и красивую гнедую лошадку.
— Это подарок от тебя твоей матери, — сказал граф отрывисто. — Ей нельзя ходить пешком. Ей нужен экипаж. Этот кучер останется при нем. Это подарок от тебя.
Восторг Фонтлероя был невыразим. Он едва мог сдерживать себя, пока не приехал к матери, которая в это время собирала в саду розы. Он выскочил из маленькой каретки и стремглав пустился к ней
— Милочка! — кричал он, — ты не поверишь? Эта карета твоя. Он, говорит, что это подарок от меня. В ней ты можешь ездить всюду.
Он был так счастлив, что она не знала, что сказать ему. Она была не в силах испортить ему радость отказом от принятия дара, хотя он исходил от человека, предпочитавшего считать себя ее врагом. Она принуждена была сесть в карету и дать везти себя. Дорогой Фонтлерой принялся рассказывать ей истории о доброте и любезности своего деда. Эти истории были так наивно искренни, что по временам она не могла удержаться от улыбки и не раз притягивала к себе мальчика и начинала целовать его, радуясь, что он мог видеть только хорошее в старике, имевшем так мало друзей.
На следующий день он написал письмо м-ру Хоббсу. Письмо вышло длинное. Написав его начерно, он понес его дедушке на просмотр.
— Потому что не знаешь, так ли написал, — говорил он. — А если вы мне скажете ошибки, я перепишу сызнова.
Вот, что он написал: