Маленький Марс

– И вообще-то, – тут врач немного помедлил, как будто сомневался, стоит ли говорить об этом вслух, – вообще-то есть теория о том, что в древности никакой сердечной коры совсем не было.

– Как это не было? И как же люди жили – с раскрытым сердцем?

– Есть исследователи, которые уверены, что люди с раскрытым жили вполне комфортно. Возможно, они острее реагировали на те или иные события, но в целом чувствовали себя сносно. Позже, в процессе эволюции, сердце человека покрылось твердой оболочкой, чтобы защитить нас от волнений и, конечно, от физических повреждений. Официальная медицина к этой теории относится скептически, но в мире есть те, кто специально работает на раскрытием своего сердца и даже учат этому других. Но, – тут молодой врач мне заговорщически подмигнул, – я вам ничего подобного не говорил. А говорил вам о том, что необходимо свести к минимуму любые стрессы, больше отдыхать, избегать физических нагрузок и – в вашем случае – исключить походы за грибами. Я бы на вашем месте вообще не ходил в лес и не смотрел на грибы даже на картинках. Тогда есть шанс, что со временем ваши трещины уменьшатся или, возможно, полностью заживут. Понимаете меня?

Я кивнула. Никакого леса. Никаких грибов. Мне хотелось заплакать, но я помнила еще одно правило моей новой жизни: никакого стресса.

– А часто встречаются пациенты с синдромом раскрытого сердца? Я никогда о нем не слышала.

– Не больше десяти случаев за последние двадцать лет во всем мире. Это то, что официально зарегистрировано. Гуру, которые уверяют, что раскрыли собственное сердце, и их ученики не в счет. К врачам они обычно не ходят. Но вот что удивительно: за день до вас к нам привезли еще одного пациента с синдромом.

– Тоже из леса? – изумилась я.

– Нет, прямиком из консерватории, – усмехнулся врач. – Приступ случился во время концерта. Кажется, он скрипач. Хотите перед выпиской его навестить?

Он сидел в палате на подоконнике, усталый, небритый и очень красивый. Помятая белая рубашка, фрак и остроносые концертные ботинки, причем один из них идеально чистый, а второй – весь в пыли.

– Хорошо, что зашли! – сказал он и осторожно слез с подоконника. – Я хотел с вами познакомиться. Вы знаете, что произвели в больнице фурор? Второе раскрытое сердце за одни сутки! Правда, что вы разволновались из-за грибов?

– Правда. А вы из-за музыки?

Он кивнул и внимательно осмотрел меня с головы до ног. Не пропустил ни старую ветровку, ни широченные штаны с множеством карманов, ни резиновые сапоги в сине-желтый цветочек. Я уверена, мы думали об одном и том же: ни у меня, ни у него не нашлось тех, кто захотел бы приехать в больницу, чтобы привезти свежую одежду и проводить домой. Ветер из открытого окна перебирал его темные волосы – слишком длинные для обыкновенного мужчины, но для музыканта – в самый раз.

– Скажите честно, вы любите музыку? – спросил он, и его глаза хитро сверкнули.

– Если честно, то нет.

– А я не выношу грибы. Я даже не могу их есть, у меня аллергия. И лес, по-моему, совсем неподходящее место для женщины, – тут он выразительно посмотрел на мои резиновые сапоги. – И если бы мы оба не были пациентами отделения кардиологии, то я бы, пожалуй, сказал, что мы с вами идеальная пара.

Из больницы мы уехали вместе. Длинноволосый пижон во фраке и любительница лесных прогулок в широченных штанах с карманами. Глядя, как его остроносые ботинки подстраиваются под шаги моих резиновых сапог, я думала о том, что теперь ему, наверное, придется подстричься.

Никакой музыки. Никаких грибов. Никакого стресса. Мы стали соблюдать эти правила сразу же, как только переступили порог больницы. Мы переехали на окраину города, где не было ни консерватории, ни концертного зала, ни даже музыкальной школы. Из нашего окна на семнадцатом этаже видны такие же бело-желтые многоэтажки, и чтобы добраться до ближайшего леса, пришлось бы проехать не один десяток километров. Нам не нужно было ходить на работу: к счастью, фармацевтические компании платят большие деньги за то, чтобы изучать состояние таких, как мы. К несчастью, ни одна из этих компаний пока не придумала лекарства, которое смогло бы нам помочь.

Мы просыпаемся поздно и еще до завтрака принимаем экспериментальные успокоительные таблетки. Иногда они желтые, иногда – светло-голубые, а иногда – капсулы с оранжевой полосой посередине. Мы запиваем их водой (не слишком холодной), варим кофе (не очень крепкий), читаем (только книги, которые не могут нас взволновать). За продуктами мы ходим в магазин, где никогда не бывает грибов. Мы любим кино, но сознательно избегаем музыкальных картин. Раз в год мы ездим отдыхать в самые жаркие страны посреди пустыни, где днем с огнем не встретишь лес. И останавливаемся в глухих деревушках, где музыкальный инструмент – неслыханная роскошь.

По вечерам мы беремся за руки и гуляем вдоль бело-желтых многоэтажек. Мы стараемся не смотреть в сторону детских площадок, ведь дети – это сильнейший в жизни стресс. После грибов и музыки, разумеется. Мы рано ложимся спать, и закрыв глаза, внимательно прислушиваемся к стуку наших сердец.