Маленький незнакомец

В Лидкот я вернулся почти в том же раздрызге, что и накануне. Разница была лишь в том, что день я кое-как продержался, и только после вечернего приема, когда впереди замаячила ночь, самообладание мне изменило. Ни работать, ни даже сидеть я не мог и вновь шагами мерил комнату; меня изводила несообразная мысль о том, что после дюжины произнесенных слов я в единый миг утратил право на Каролину, Хандредс-Холл и наше светлое будущее. Все это не укладывалось в голове. Я просто не мог этого допустить. Схватив шляпу, я прыгнул в машину и газанул в Хандредс-Холл. Мне хотелось вцепиться в Каролину и трясти ее, трясти, пока она не образумится.

Но потом меня осенила идея лучше. На перекрестке я свернул на лемингтонскую дорогу и направился к дому адвоката Гарольда Хептона.

Видимо, я потерял счет времени. Когда служанка впустила меня в дом, я услышал голоса и звяканье посуды; взглянув на часы в прихожей, стрелки которых перешагнули половину девятого, я испуганно сообразил, что в столовой семья собралась за ужином. Хептон вышел ко мне, салфеткой отирая подливку с губ.

— Простите, что обеспокоил, — сказал я. — Заглянув другой раз.

Адвокат добродушно отбросил салфетку:

— Пустяки. Мы почти закончили, и я буду рад небольшой паузе перед пудингом. К тому же приятно увидеть мужское лицо. Когда в доме одни женщины… Прошу вас, здесь нам будет покойно.

Он провел меня в кабинет, окна которого выходили в сад, погружавшийся в сумерки. Дом был хорош. У Хептона и его жены водились денежки, которые они сумели не растранжирить. Оба страстно любили лисью охоту, и потому стены были увешаны охотничьими фотографиями и реликвиями, хлыстами и трофеями.

Закрыв дверь, адвокат угостил меня сигаретой и присел на край стола, я же скованно устроился в кресле.

— Не буду ходить вокруг да около. Полагаю, вы знаете, зачем я здесь, — сказал я.

Прикуривая сигарету, Хептон неопределенно качнул головой.

— Это касается Хандредс-Холла и Каролины, — продолжил я.

— Надеюсь, вы понимаете, что я не вправе говорить о финансовых делах семьи.

— Вам известно, что вскоре я должен был стать членом этой семьи?

— Да, я слышал.

— Каролина разорвала помолвку.

— Сочувствую.

— Но вы и об этом знали. Причем узнали раньше меня. Думаю, вам также известны ее намерения в отношении дома и поместья. Она говорит, Родерик выдал что-то вроде доверенности, так?

Хептон покачал головой:

— Я не могу это обсуждать, Фарадей.

— Вы должны ей помешать! Родерик болен, но не настолько, чтобы у него из-под носа увели его собственность. Это аморально.

— Естественно, я не предприму никаких шагов без надлежащего медицинского заключения.

— Да что вы, ей-богу! Я его врач! И врач Каролины, если на то пошло!

— Потише, старина, ладно? — осадил меня Хептон. — Если помните, вы сами подписали бумагу о передаче Родерика в ведение доктора Уоррена. Тот считает, что бедняга не в состоянии управлять собственными делами и в ближайшее время вряд ли сможет. Я говорю лишь то, что сказал бы сам Уоррен, будь он здесь.

— Пожалуй, надо с ним говорить.

— Непременно поговорите. Но не он дает мне указания. Я получаю их от Каролины.

Его непробиваемость меня бесила.

— Но есть же у вас собственное мнение? Нельзя не видеть полную безрассудность этого плана!

Хептон изучал кончик сигареты.

— Не уверен, что соглашусь с вами. Конечно, чрезвычайно жаль, что округа лишится еще одной старинной семьи. Но дом буквально рассыпается. Имение требует надлежащего управления. Разве Каролина с этим справится? Что у нее здесь осталось, кроме множества горестных воспоминаний? Ни родителей, ни брата, ни мужа…

— Я должен был стать ее мужем!

— Тут мои комментарии неуместны… Извините. Не знаю, чем могу быть вам полезен.

— Вы можете все притормозить, пока она не образумится! Вы упомянули болезнь ее брата, но разве не очевидно, что Каролина сама не вполне здорова?

— Вот как? В нашу последнюю встречу она прекрасно выглядела.

— Я говорю не о физической хвори, а нервах и душевном состоянии. Подумать только, через что ей пришлось пройти… Напряжение последних месяцев сказалось на ее здравомыслии.

Хептон слегка опешил, но потом усмехнулся:

— Дорогой мой, если бы всякий раз отвергнутый парень пытался выдать свою подругу душевнобольной…

Не договорив, он развел руками. По его лицу я понял, каким дураком себя выставил, и тотчас осознал полную безнадежность своей ситуации. Меня аж скрючило от тяжести удара. Зря теряешь время, горько сказал я себе, он всегда тебя недолюбливал, ты не из их шайки. Я встал и раздавил сигарету в оловянной пепельнице со сценой лисьей охоты.

— Полагаю, семейство вас заждалось, — сказал я. — Извините, что обеспокоил.

— Пустяки. — Хептон тоже встал. — Жаль, ничем не могу вас утешить.