Маленький памятник эпохе прозы

Удивительное дело: как только за Веру взялись по-настоящему, мы обе, я и Алла Андреевна, воспряли духом. Надежда вдруг стала такой мощной и всепобеждающей, что мы опять смеялись, шутили, потому что пришла уверенность: теперь всё повернётся вспять, победа близка.

В больнице не очень разрешали навещать «химиков», но, когда удавалось пробиться, я летела к ней в палату.

Вера-веточка. Веточка-Верочка. Худенькая, хрупкая, лежала она на больничной койке, полностью закрытая одеялом, потому что всё время мёрзла, хотя на дворе уже начинался тёплый август. Маленькая головушка… без волос.

– А они говорили, что, может, и не выпадут, это необязательно, – смущённо сказала Вера, ладонями будто пытаясь прикрыть голову. – Очень противно, да?

«А на челе его высоком…»

– Ой, какая прелесть! Такой клёвый Фантомасик! – радостно воскликнула я, всей волей давя ком боли в груди. – А у тебя качанчик-то какой формы хорошей!

– Я оставлю вас девочки, поболтайте, пока пойду кофе выпью, – сказала Алла Андреевна, которая оказывается, была уже здесь, а я её даже не заметила, сразу впившись взглядом в подругу.

– Ой, здравствуйте!

– Всё нормально! – Верина мама обняла меня за плечи и поцеловала в щёку. – Секретничайте! – и ушла, оставив нас в прекрасной очень дорогой палате.

– А здесь такой прям Хилтон, – сказала я, оглядываясь и оценивая картинки на стенах, телевизор на кронштейне, удобное кресло и столик с журналами.

– Просто супер, пять звёзд, – вяло улыбнулась Вера. – Но я всё равно рада, что завтра домой.

– Правда? – от радости я хлопнула в ладоши.

– Ага. До следующего курса «химии» через три недели.

– Ну, и здорово! Я помогу тебя транспортировать.

– Я что – недвижимость, что ли? – засмеялась Вера. – У меня и вещей тут нет, и ходить я могу. А поедем домой мы днём, ты будешь на работе. Приезжай лучше вечером, если сможешь, прямо к нам.

– Обязательно! Ещё бы я не приехала.

И я старалась приезжать к ним каждый день. Казалось, Вере дома стало лучше, она часто вставала, сидела со всеми за столом, смеялась анекдотам, смотрела телевизор. К сожалению, быстро уставала, и мы дружным хором гнали её прилечь.

Мне казалось, что в ней росла уверенность в хорошем исходе. В Вере появилась вера (прошу прощения за неуместный каламбур). В медицину, в «химию», в успех. Но однажды, когда её мама пошла загонять Виталика в кровать, что летом весьма непросто, Вера вдруг взяла меня за руку и попросила придвинуться ближе, чтобы она смогла говорить тихо. Напрасная предосторожность: с некоторых пор её голос и без того был едва слышным.

– Меня это мучает, я должна кому-то сказать. Маме, естественно, не могу. Знаешь, чего я боюсь больше всего?

– Догадываюсь. Но мы вроде уже прошли этот этап?

– Ты подумала о смерти? Не угадала! Больше всего на свете я боюсь остаться жить.

Я в испуге отпрянула от подруги – что с ней? Помешательство? Последствие «химии»?

– Да не дёргайся! Дослушай. Теперь я знаю, что такое немощь и невозможность быть полноценным человеком. И представила: вот я выжила, меня спасли от смерти, но я всё равно не здорова, больна, слаба и надолго, на много лет. Именно этого я боюсь до дрожи! – Вера говорила шёпотом, но очень горячо. – Самое ужасное, что может случиться в жизни – немощь, болезнь. Ты виснешь на родных, как гиря, верига, тяжеленный каменюка! Невыносимое чувство, Белка! Висеть на пожилой маме, на маленьком сыне…

– Что ты несёшь? – так же горячо зашептала я, стиснув Верину руку. – Они обожают тебя, ты им нужна, они не могут без тебя жить! И я тебя люблю, и мне ты нужна! Какие вериги, камни, как ты можешь?

– Могу, Белка, могу! Я понимаю, что ты хочешь сказать, понимаю их и твои чувства. А кто поймёт мои? – из её глаз покатились капли, такие огромные! Может, потому что её личико стало очень худеньким, они и казались такими большими. – Мне-то от этого плохо, я – я! – не хочу!

– А с чего ты вообще взяла, что будет именно так? – возмущалась я. – Ты вылечишься, станешь такой же, как прежде, всё вернётся на круги своя.

– А если нет?

– Да почему же нет?

– А вдруг?

– Вера, это не разговор. Ты сейчас должна быть настроена на победу. Лечение начато, начато успешно, с чего вдруг упадничество?

– Не знаю. Просто подумала, что если выбирать – жить так, как сейчас, или умереть, то лучше второе.

– А будет третье! – твёрдо сказала я. – Ты выздоровеешь и тебе станет невыразимо стыдно за… – в это мгновение открылась дверь и вошла Алла Андреевна:

– Фух, угомонился, бандит! Как вы тут, хорошие мои? Что случилось? – она смотрела на зарёванную дочь, по моему лицу ей всё равно не удалось бы ничего понять. – Что с тобой, Верочка? Тебе плохо?

– Мы просто ударились в воспоминания, в ностальгию, – поспешила я на помощь подруге. – Вот её и расквасило.

– А… понимаю, – с облегчением кивнула Алла Андреевна. – Только рано вам ещё ностальгировать до слёз. Обычно это случается, как правило, сильно после сорока.

– Ну, конечно, у всех одинаково, – проворчала Вера, шмыгая носом и вытирая ладонями лицо.