Маленький памятник эпохе прозы

Конечно, мы не расставались и вне школы – болтали по телефону, гуляли, бегали друг к другу в гости, благо наши дома находились рядом. Наш тройственный союз особенный, нам никто больше не был нужен.

Иногда случались коллективные походы с классом или с какими-нибудь мальчиками в кино, многолюдные игры во дворе. Большими компаниями справляли дни рождения. Но когда нас оставалось только трое, приходило особенное чувство доверия, покоя и то бесценное в дружбе, когда можно вместе молчать без всякой неловкости и не ощущать скуки.

…Одна уставилась в зеркало и с досадой разглядывает подлый прыщ на лбу, другая ушла в себя, угнездившись в диване, задумалась и наматывает на палец бахрому пледа, третья, глядя в окно, любуется, опёршись руками о подоконник, падающим снегом, при этом что-то тихонько напевает, выделывая танцевальные па ногами в тёплых шерстяных носках. Зима, смеркается рано, в комнате заметно потемнело, на улице зажглись фонари. И свет от ближайшего падает через окно на пол скособоченным квадратом, делая наши лица слегка голубоватыми, а скучной обстановке маленькой комнаты придавая волшебную таинственность.

– Включите кто-нибудь люстру! – требует Люда, измучившись оценивать размеры бедствия в виде прыща, чтобы, наконец, решить – выдавить или подождать?

– Зачем? И так хорошо, – негромко отвечает Марина, глядя изумрудными глазами на улицу и приступая к чарльстону.

– Ага… И так хорошо, – отзываюсь я из глубины дивана, убаюканная теплом пледа, Марининым напевным шёпотом, подступающей зимней ночью.

– А мне ни фига не видно! – сердится Люда.

– Малюдки! Заткнитесь, пожалуйста, – мирно прошу я подружек, чувствуя, что сейчас сладко задремлю.

 У кого из нас дома это было – с зеркалом, с пледом и окном? Не помню. Сколько набралось похожих эпизодов за десять лет – тысячи. Мы часами торчали друг у друга в гостях, вместе делали уроки, наши родители любили и привечали каждую, и этой дружбе никогда не должен был прийти конец. По всем законам жизненного жанра.

Ах, как однажды мы смешно поссорились! Вернее, ссорилась я с Мариной, а Людка пыталась нас примирить. Случилось это классе в пятом, причина уморительная: мы возвращались из кино, посмотрев какой-то полнометражный японский мультфильм, заставивший нас переживать и даже всплакнуть («Принцесса подводного царства», что ли?). И я, находясь под впечатлением, в волнении и с горящими щеками, воскликнула:

– Как они здорово это делают! Почему наши так не умеют?

И вдруг Маринка, всхлипнув последний раз, откашлялась и патриотично заявила:

– У нас прекрасные мультики, я их очень люблю!

Ведь права была, но на меня нашло дурное. И уж нашло, так нашло!

– Какие? – прищурилась я. – Дурацкий волк с зайцем, да? Гыгыгы, как смешно, тупой волк бегает за придурочным зайцем!

Накрыло и Маринку.

– А я люблю «Ну, погоди!». И что? И ещё много люблю, например, пластилиновые, они смешные! Тебе же тоже нравятся!

– Пластилиновые? Да, нравятся. Как шуточки. А сделать, как японцы, не могут, не могут!

– Девчонки, да ладно вам! – Людка с тревогой поглядывала на нас – сощурившихся, подбоченившихся, готовых из-за фигни сцепиться.

– Тебе просто всё наше не нравится! – воскликнула Марина.

– Зато у тебя вкус отменный! Любить «Ну, погоди!» – это ж надо! – презрительно бросила я. Сейчас вспоминать забавно – ведь фыркнули друг на друга и пошли в разные стороны! А Людка осталась стоять на месте и взывать:

– Девки, вы сдурели совсем?

Но мы с Мариной, гордые и глупые, задрав носы, разошлись, обиженные и непонятые.

На следующий день в школе на первой же перемене мы трое, озабоченно сопя, собрались у подоконника в коридоре, где штормила детская толпа, из-за которой нашего сопения всё равно не было слышно. Мы исподлобья глядели друг на друга и с минуту молчали.

– Может, хватит, а? – сердито спросила Людка, с трудом скрывая лёгкую панику – а ну как мы сейчас опять сцепимся, а разойтись уже некуда – через пять минут звонок на урок! Но мне совершенно не хотелось ссориться, вот ни грамма! И вчерашний повод казался глупым, никчёмным, весь вечер накануне я ругала себя на чём свет за идиотское упрямство на ровном месте. Я было открыла рот, но Маринка опередила на долю секунды:

– Конечно, хватит! Я лично так не могу! – она сердито мотнула головой, глядя на меня гневно-печальными глазами.

– Я тоже! – выпалила я, досадуя, что не успела первой. После этого мы все трое, как по свистку, улыбнулись. Боже, какое облегчение!

Такие вот ссоры – ерундовые, малышовые. Когда подросли, вообще перестали цапаться по какому-либо поводу: мы прекрасно изучили друг друга, знали наши слабые места и болевые точки. Маринка, скажем деликатно, была очень в меру начитана, хотя умна и сообразительна. Мы с Людкой терпеливо ей рассказывали о книжках, объясняли, кого имеем в виду, если упоминали незнакомой Марине персонаж, и никогда не попрекали её нелюбовью к чтению.