Маленький памятник эпохе прозы

         Всё ты увидишь, Маринка! И мы тоже. Но нельзя продавать ни душу, ни тело ни за какие подарки и возможности! Для меня тот фильм лишь подтвердил мои глубокие убеждения. Ужасной была судьба героини, трагичной с того самого момента, когда она сделала роковой выбор. И, казалось бы, обсуждать нечего, говорить не о чем, мораль сей басни очевидна! Но подрастающим девушкам необходимо было порассуждать на эту тему потому, что мы не желали заглатывать готовую сентенцию о том, что такое хорошо и что такое плохо, рвались сами понять, осознать, осмыслить, почему это плохо, и заодно ужаснуться, что же такое творится вокруг нас, что приводит к самому существованию подобной дичайшей дилеммы.

Окончив школу, мы разбрелись по разным вузам. Я по предначертанной тропе побрела в Литературный институт, Людка легко поступила на биофак МГУ, а Марина поступила во все театральные институты столицы плюс ВГИК, что совершенно никого не удивило. Думаю, дело было так: стоило ей лишь зайти в экзаменационный зал, где заседала комиссия, как тут же принималось моментальное и единогласное решение о зачислении. Потому что если не брать такой красоты девушек в артистки, то кого же тогда?

Маринка – умница, интересная девчонка, но «своей колеи» она до семнадцати лет не успела найти. Так бывает, мне ли не знать? Ведь я, потеряв главное, что было моей сутью с момента, как себя помню, так и не нашла замены, не поняла, кем могу, а, главное, хочу стать. Поэтому послушно пошла туда, куда меня направили.

Марина в точности так же не успела ничего про себя понять, кроме того, что природа одарила её совершенно необычайной внешностью. И что делать с этим подарком? Ведь кроме понимания уникальности собственной внешности нет ни малейшей ясности, кто она есть. А решение принимать надо – и всё тут!

Вот и выходило, что путь один – в артистки, и всем всё понятно, никто не удивляется и, главное, везде тут же принимают, не очень-то оценивая, как девушка читает басню-стих-прозу. Вряд ли Марина делала это блестяще – она никогда не выделялась особым дарованием на уроках литературы, когда читала у доски наизусть. Как все, не лучше и не хуже. Голос приятный, дикция чёткая.

В итоге, Маринке самой пришлось выбирать, куда же идти учиться, какой вариант предпочесть.

– ГИТИС! ГИТИС! – бушевали её родители-инженеры, которым знакомые сказали, что это лучший театральный ВУЗ.

– Только в Щепкинском готовят настоящих артистов! – с чего-то взяла мама Люды – преподаватель в пединституте.

– Я слышала прекрасные отзывы о Щукинском училище, – неожиданно проявила знание моя мама. – Одна девочка с моего участка год назад поступила туда, я встретила недавно её маму, она говорит, что это лучшая театральная школа в стране.

Понятно, да? У всех чьё-то авторитетное мнение и бесценная информация.

Но Маринка решила по-своему: ВГИК.

– Если уж торговать лицом, то крупным планом, – резонно рассудила она. – В кино шансов чего-то добиться больше в разы.

Говорю ж – умная и практичная не по годам. Не было у неё никакой любви к сцене, к театральным подмосткам и актёрству, поэтому расчёт верный, посыл правильный: торговать лицом, чтобы чего-то добиться. Тогда ещё в наших диких землях не расцвела эпоха моделей, всего года через три-четыре Маринкина карьера была бы предопределена, она уже имела бы контракты с престижными домами моды и фирмами, причём, зарубежными, и ей вообще не понадобился бы никакой ВГИК.

Довольно быстро менялась реальность вокруг нас, времена наступали забавные – по стране прошла волна конкурсов красоты, и все в один голос твердили Маринке, что она – мисс Вселенная, никак не меньше. Но для прокатившихся по умирающему Советскому Союзу конкурсов Марина наоборот опоздала родиться: семнадцать ей исполнилось только в самом конце девяностого, не успела в «первую волну», иначе всех бы уделала, без сомнений. Впрочем, её родители, советские интеллигенты, и мысли не допускали ни о каких состязаниях в купальниках. Они и ВГИК-то приняли со скрипом – ведь там учат не для театра, который высокое искусство, а для кино, которое пониже. Но смирились. Лучше пусть будет этот институт, чем вообще никакого.

       Прекрасные мои подруги!

Восстаём из пепла

Началась совсем-совсем другая жизнь: без папы, с институтом, без ежедневных встреч с любимыми подругами, с упавшей духом мамой. Месяц она отлёживалась, почти полностью поседела, как-то сгорбилась, похудела и будто стала ниже ростом. И это в сорок лет! Мама принимала кучу сердечных препаратов, столько же, сколько бабуля с дедулей в последние годы.

Мне всерьёз пришлось подумывать, что придётся бросить учёбу и идти работать – не сказать, чтобы у нас было много сбережений. Я подсчитала, что при самом скромном и бережливом подходе нам троим, включая Фиму, если мама сляжет, хватит отложенного максимум на год. Какая может быть учёба?

Но спустя месяц советский человек в маме победил:

– Надо продолжать жить и делать своё дело, – однажды утром она решительно стала собираться на работу. – Мне ещё тебя на ноги поставить нужно.