Маленький парашютист

– Врач в «скорой» (какой-то парень без врачебного халата) сказал авторитетно, мол, она слабая и парализованная, но ещё может долго прожить, просто с дороги умучилась. У неё сердце крепкое, – дополнила Зина.

– Сердце крепкое! – ахнули в толпе.

– Ну и, слава богу, пусть живет, чем помирать! – сказала сердобольно новенькая в посёлке Надя. – Анна, ключи-то у тебя…

Все посмотрели на Анну. Она глядела мимо лиц, мимо глаз вопрошающих, молча нашарила в кармане ключи, отдала кому-то в протянутую руку, сама пошла в огород, медленно, больным шагом.

…В доме старуху положили на Вовкину кровать, он с занятий вернулся:

– Ладно, я на печке посплю.

Когда мальчишка убежал, Зина сказала невесело:

– Каково Анне? Ты, Надя, не знаешь… Это такая бабка…

– Какая?

– Да жуткая!

– Тсс, может, она слышит, – растерялась Надя.

Солнце покраснело над берёзовым холмом, под окнами от предгрозового томления до земли склонилась узорной листвой калина. Старуха лежала неподвижно и вдруг открыла глаза. Смотрела в потолок. Потом, словно не найдя чего-то там, на потолке, перевела взгляд вбок, но голову так и не повернула. Надя сказала:

– Глядит!

Глаза у старухи были иссиня-серые, понятливые. Они казались случайными на жёлтом неподвижном лице.

– Ну, бабуся, ты в полном сознании! – сказала Зина безо всякой радости.

– Баушка, а баушка, ты говорить-то можешь? – спросила Надя участливо.

Плотно сжатый, ломкий рот тихонько дёрнулся, и в сморщенном горле пискнуло, словно прочистилось оно:

– Ма-ленько.

– Ну и ну! – Зина пошла к дверям.

…Анна плакала в огороде, в лопухах. Этого от неё никто не ожидал. Она – член фабкома, специалист, без которого не может работать местная фабрика. Анна обшивает стулья. Двадцать лет изо дня в день. Теперь ещё – защита прав рабочих… В пиджаке и в косынке на митингах, на трибунах. Дом у Анны Булошниковой хороший, сын учится в техникуме, муж – не пьяница. И чтоб Анна плакала… Зина пришла поддержать, но стояла молча, нервно лузгая семечки. Анна вспомнила всё, но особенно тот холодный день, когда родился Вовка. Из роддома было некуда. У Анны в бараке, в комнате пять человек. Они с Ваней надеялись, что с ребёнком свекровь не прогонит… Стучали долго, не открыла. Только мелькнуло в окне белое лицо. Тогда оно было полное, молодое. А дом какой был! И одна во всех комнатах! Потом, когда решили строиться, Ваня впервые после той ночи пошёл к матери, мол, у неё в ограде полно кругляка, как раз, на сруб. «На что ей? Может, отдаст?» Не отдала. «Баню буду новую ставить». И поставила. Издали блестела баня крышей. Квартиру обещали Анне, не дали: перестало государство квартиры людям давать. Стали они строиться. Строили, строили, все жилы вытянула рассрочка. Ваня на трёх работах крутился, слёг, инвалид теперь. Всё припомнила Анна у бани в лопухах… Но тот вечер, лицо в окне…

– Она в сознании? – спросила осипшим голосом.

– В полном, и говорит к тому ж…

– Как же я ей в глаза смотреть буду?

– Ты, что ли, в чём виновата перед этой ведьмой! – поразилась Зина.

Анна помолчала.

– Мне за неё неловко, – сказала спокойно. – Как ей теперь от меня добро принимать?..

Пришёл Ваня.

– Эх, понимаю я тебя… И денег так мало! Ведь она, когда к сеструхе уезжала в этот Ташкент, дом продала. Какой был у нас дом! Отец, царствие ему небесное, ставил…

Над посёлком и над лесом потемнело. По огороду пронёсся тревожный ветерок. Калина под окном встрепенулась, ожила, надулась зелёным парусом навстречу надвигающейся непогоде.

– Ладно, хватит ныть, она, наверное, с дороги не ела, – сказала Анна, – и… вообще… Чего рассусоливать, человек же, – поднялась, отряхнула деловой пиджак и пошла между грядами в дом…

На ком держится мир. Послесловие автора