Маленький принц и его Роза. Письма, 1930–1944

Если у меня хватит мужества остаться здесь до полного выздоровления, я очень окрепну и буду заниматься хозяйством. Займусь моим любимым мужчиной. Я хочу, чтобы он воплощал свои идеи, создавал вечные творения, хочу гордиться им, хочу ему помогать. Моя любовь ему поможет.

Спасибо, дорогой, за телеграмму. Но я на тебя очень сержусь. Поговорив по телефону две минуты, ты мог бы мне послать телеграмму из Парижа. Если нет желания и удовольствия, то хотя бы из вежливости.

Всю неделю от тебя ни слова.

Я тебя не целую… Пока не попросишь.

Обожаю тебя, твоя жена

КОНСУЭЛО

Мама говорит, что тебе нужно отдохнуть или, может быть, подлечиться в Дивоне. Я тоже так думаю.

Мама думает, что ты больше устанешь, если будешь ездить из Парижа в Бьяриц, чем в Касабланке, где ты сможешь отдыхать и делать уколы. (Пиши мне, мой кетцаль).

Мама тебя целует.

Юти лизнул.

16. Антуан – Консуэло [51]

(Тулуза, июль 1931)

Любимое мое сокровище,

Мне тебя не хватает. Если смогу, приеду повидать тебя в воскресенье. Надеюсь, что ты счастлива и греешься на солнышке. Что мамочка ухаживает за тобой, как за мной. А ты все хорошеешь.

Знаешь, я написал тебе много писем, но все они лежат у меня в кармане, потому что у них нет конца. Днем я на летном поле, а по вечерам устал. Хочу сосредоточиться, чтобы поговорить с тобой, и не получается. Вечерняя духота не дает возможности отдохнуть, так что и вечером в дневном поту. Моя милая, дорогая жена, набирайтесь сил поскорее, чтобы у меня появился ласковый очаг, сладостный сад, то есть вы. Мне необходимо мое сокровище.

Городок здесь маленький, нет особых пристрастий, нет никаких устремлений. Мелкие чиновники сидят в кафе, делятся своими радостями. Радости невелики – поудили рыбку, сходили на охоту, сыграли в бильярд. В городе ничего не делается. Не прибавляется картин в музее, ставшем залакированным кладбищем, не прибавляется домов на улицах. Не заводят даже новых трамваев. А те, что есть, стареют потихоньку, трясутся и дребезжат, и это по душе тихому народцу, это песенка их детства, знакомый припев. Здесь нет ничего нового, и в мыслях тоже. На террасах кафе рядом с мужчинами их милые курочки, памятки их любви. Памятки стареют вместе с ними и покрываются морщинами. Но они кажутся себе по-прежнему молодыми, потому что стареют вместе.

Аккуратные горожане аккуратно расходуют свои ренты, годы жизни и сердце. Питаются экономно. Похоже, что в этом городе все умрут от старости и все одновременно.

Мы с тобой, женушка, не для этого городка. Я увезу тебя в красивые страны, где еще сохранилась таинственность. Где вечер свеж, как свежие простыни, приглашая все тело расслабиться. Где можно приручить звезды. Помнишь звезду, которую мы так и не приручили, она смотрела ведьмовским глазом и знала, как остановить сердце. Туда мы с тобой больше не поедем.

Мне тяжело, потому что ты не пишешь. Не нужно меня наказывать за то, что не пишу я. Нельзя оставлять мальчиков без присмотра. Одно ласковое слово моей жены поможет моей верности больше, чем все воли мира. Я обязан был отправить тебя здороветь на солнышке, хотя мне тебя очень не хватает. Ты ведь не подставишь меня своим молчанием разным мелким гадким житейским соблазнам?

Крабишончик, молчание не принесет тебе пользы, а я – я чувствую, что совсем один. Но я все-таки говорю о своей жене. Меня это успокаивает. Я говорю: «моя жена за городом». Я говорю: «моя жена скоро приедет». Я говорю… говорю… Уверяю себя: я женат, и мне нужно быть умником. Но неправильно, если только я один буду говорить себе, что должен быть умником. Нужно, чтобы моя жена была терпелива и прощала мои недостатки. Нужно, чтобы моя жена была доброй и забыла, что я не пишу. Нужно, чтобы моя жена помнила, что я так влюблен. И напоминала мне об этом тоже.

В Париже я не виделся ни с Ринет, ни с кем вообще. Не звонил. Не писал. Я уехал через день после тебя. Мне ни до кого.

Поцелуй маму и скажи ей, что я ее люблю. И что я приеду сначала с тобой повидаться, а потом тебя забрать[52]. На этой неделе лечу в Касу туда-обратно. Привезу тебе оттуда что-нибудь и, как только получу деньги, пришлю.

Я люблю вас,

АНТУАН

17. Антуан – Консуэло [53]

(Тулуза, июль 1931)

Любовь моя,

Вот уже три дня, как я здесь. Повсюду тишина – в ангарах, на поле, в кабинетах. Это лето спокойное, и с почтой все благополучно. Париж со всеми его драмами далеко-далеко, здесь ими не интересуются. Под окнами администрации насадили настурций, и они цветут – ни дать ни взять домик моряка на пенсии.

Вечером возвращаюсь в город. Здесь Мермоз[54], мы вместе ужинаем. Говорим о наших женах, они у нас выздоравливают. Я говорю: «моя жена…», Мермоз говорит: «моя жена…»[55]. Мы оба очень горды. Наступает ночь, и я долго брожу один, возвращаюсь усталый, без всяких желаний.