Маленький Сайгон

— Тот парень, которого убили во время перестрелки в «Азиатском ветре»… У него тоже были грязные ботинки.

— Это не в моей компетенции.

Павлик протянул кусок белой ленты с фрагментарным черным отпечатком большого пальца.

— Покажите-ка мне большой палец правой руки, — попросил он. Фрай подчинился. Подушечка была еще черной от пасты для снятия отпечатков. Павлик поднял бровь, провел кисточкой, затем придавил палец к ленте, которую тут же приблизил к носу для тщательного изучения. — Они или были в перчатках, или протерли дверную ручку. Это ваш отпечаток. Попробую на телевизоре. У вас что, недавно брали отпечатки пальцев?

Фрай кивнул, но не стал объяснять, при каких обстоятельствах.

Павлик проводил обработку терпеливо, истратив немало черного порошка на серебристый экран телевизора.

— Что-нибудь известно о вашей невестке?

— Есть только подозреваемый.

Павлик посмотрел на Фрая через очки.

— Вьетнамец?

— Да, паренек из местной шпаны по имени Эдди Во.

— Эти гангстеры сущее наказание. Про вьетнамцев известно, что они никому не доверяют. Все держат при себе. По крайней мере, мне так говорили. Интересно, что Лючия Парсонс со своей Комиссией по пропавшим без вести думает, что она умеет находить с ними общий язык, когда наше правительство не в состоянии. В Лагуне беженцев немного. Бегут разве что от налоговой полиции. Поэтому я мало что знаю.

Телевизор оказался чист, равно как настольные лампы, выключатели, картинные рамы и рождественская гирлянда, по-прежнему мерцающая красными, зелеными и синими огоньками. Кайт и Симмонс вскоре вернулись, чтобы доложить, что соседи ничего не видели. Следователь сделал несколько фотографий, изучил вспоротые диванные подушки и что-то записал в свой блокнот.

Наконец он собрал свои принадлежности и остановился, пригнувшись в дверном проеме — побитый и извиняющийся, словно человек, собирающийся бросить жену и детей.

— Они были в перчатках.

— Каких именно?

— Трудно сказать. Можно сравнить пробу волокна с образцами по всему нашему округу, но это отнимет много времени и средств. Шеф этого не одобрит, я прямо говорю.

— Но это очень важно. Я — единственный серфингист такого класса во всем нашем городке. Это дерзкое преступление, если я что-нибудь понимаю в преступлениях.

— Нет никакого смысла брать пробу. Ведь у вас ничего не украли. Насколько я понимаю, это могла быть Линда Стоу, которая заглянула сюда, чтобы немного вам насолить.

— Скажите это мэру.

— Никогда в жизни.

— Если бы меня убили, вы отнеслись бы к этому делу с большим вниманием.

— Не только вас.

Когда полицейские удалились, Фрай в общих чертах навел порядок, поставил телевизор на тумбочку, приладил акустические колонки, запихнул куски поролона в диванные подушки. Прокрутил сообщения, оставленные на автоответчик. Среди них было подтверждение приглашения на ужин от Тай Зуана. Тай опять благодарил Фрая — трижды — за то, что тот спас ему жизнь.

Рождественская гирлянда почему-то успокаивала Фрая, поэтому он оставил ее висеть и мигать в гостиной. Он знал, что не уснет, поэтому налил себе большую порцию водки со льдом. Из темных углов пугали призраки Линды. Он посидел немного в патио, наблюдая за россыпью автомобильных и уличных огней внизу, слушая стрекучее жужжание высоковольтной линии над головой.

Водка исчезла с воистину поразительной быстротой. Испарилась, заключил он: это реальная проблема над уровнем моря. Он сделал себе еще порцию, которая тоже моментально исчезла.

Через полчаса он с нарушением правил припарковался у отеля «Лагуна», дивясь страшному мотиву, пригнавшему его сюда. Пересек Приморское шоссе, зашел в ресторан «Парусник», отыскал свободное место, заказал двойное виски и позволил разухабистому джазу пробрать его до костей. Поинтересовался у бармена, не знает ли тот блондинку, которая гуляет с собакой в красном ошейнике с красным поводком.

— Видел я такую. Убийственные ноги. Но я почти ничего о ней не знаю, Чак. Зовут Кристобель или что-то в этом роде. А зачем она тебе?

— Я должен перед ней извиниться.

Я ее преследую, подумал он. По наитию Господа.

Ему было просто необходимо куда-то идти.

Приморское шоссе кишело праздношатающимися. Фрай, окунувшись в облако аромата духов, увязался за двумя женщинами, которые тащили его, словно буксир, в порт на север. Их волосы раздувал ночной бриз. Под фонарями волосы вспыхивали буйным золотом. Казалось, все его знают: «Привет, Чак!», «Привет, Чак, скоро соревнования и Билл говорит, что ты собираешься выступить?», «Чаки, мой „Мегаскейт“ наполовину разбился», «Отличные сандалии, Чак!», «Чак… Чак»…

Ему вдруг захотелось на далекий остров, в большой город, захотелось ослепительного движения или невидимой неподвижности; но дом-пещера с разоренными комнатами, с призраками Линды, манящими из постели, — это было все что он имел. Видение теплое и осязаемое как сама женщина. Почему каждый знает, кто ты такой, подумал он, когда хочется быть кем-то другим?