Логвинов попытался отбиться. Обвинения в преклонении перед немецкой культурой отрицал. Просто сказал, что не делает различий между сотрудниками. И добавил: «Тем более сейчас идет борьба за немецкий народ, и я не должен отдавать предпочтение своим». Партбюро такое объяснение отвергло: «Тов. Логвинов не отдает себе отчета в своих выражениях либо действительно потерял облик советского человека. Как можно ставить немецких работников выше советских?»236 «Мелкобуржуазное угодничество» начальника отдела обсудили на партсобрании. Там-то Логвинов и узнал, что «проводить демократизацию, это не значит, что мы должны с немцами целоваться. Нужно чувствовать себя победителями, знать себе оценку и вести всю работу без угодничества»237.
Сваговские прагматики, знающие толк в тонкостях оккупационной политики, все-таки пытались убедить коммунистов, что не всегда нужно стучать кулаком. Для пользы дела лучше демонстрировать добрую волю и доброжелательность, а не повышать градус раздражения немецкого населения. На партактиве СВАГ в марте 1949 года Политсоветник В. С. Семенов попытался втолковать, что советскую оккупационную политику хорошо бы сделать «популярной», пусть даже в ее внешних проявлениях: «Например, взять такой простой вопрос, как замена фанерных стекол в трамвае настоящим стеклом. Для того, чтобы вставить стекло, не требуется больших средств, но это дало бы возможность немцам почувствовать, что жизнь налаживается… Здесь вопрос идет не о миллионных вложениях, здесь всего-навсего политическое и хозяйственное изобретательство, направленное на проведение популярной политики в Германии»238. До создания теории разбитых окон Джеймса Уилсона и Джорджа Келлинга оставалось еще больше тридцати лет. Но Семенов тонко почувствовал простую вещь: если заколачивать выбитые окна фанерой, то скоро все трамваи будут ходить без стекол, что вряд ли прибавит популярности оккупационным властям.
На следующем партактиве СВАГ, в июле 1949 года, начальник Финансового управления СВАГ П. А. Малетин (бывший заместитель наркома финансов СССР, один из самых опытных сваговских работников и просто умный и проницательный человек) вновь призвал привнести в отношения с немцами большую деликатность. Он привел «ряд незначительных», но, на его взгляд, очень важных примеров: «У нас при каждой комендатуре, как правило на центральной площади города кричат на всю улицу громкоговорители, без учета характера передач и интересов немцев. Мы в этом отношении ведем себя несколько нескромно, ущемляем национальные чувства немцев». А в Бад-Эльстере висят старые военные лозунги. «Там отдыхает много немцев, немецкая интеллигенция». (Из президиума «срезали»: «Лозунги против немецкого фашизма!») Малетин попытался объяснить: «При фашизме в период войны говорили: „Бей немцев!“, – ясно, что теперь это не подходит». (Новая реплика из президиума: «А что Вы думаете в отношении лозунгов в Трептов-парке, их тоже может быть нужно снять?»)
Знакомый прием – обвинить в покушении на что-то священное и дорогое, чтобы сбить оппонента с толку и подменить предмет дискуссии. Хотя Малетин предлагал лишь проявить больше тонкости, дабы не раздражать немцев мелочами239. И ничего более. Думаем, что реплики из президиума подавал новый Главноначальствующий СВАГ В. И. Чуйков. Во всяком случае, прервав череду намеченных выступлений, он неожиданно взял слово: «Приводят такой пример, что наше радио кричит очень громко и задевает немцев. Но каких именно немцев? Тех немцев, которых оно задевает, нужно побольше задевать… Говорят, задевают национальные чувства немцев. У нас немцы изучают на русском языке историю партии, так что же по Вашему это тоже оскорбление национального чувства немцев?»240 Когда такие вопросы агрессивно задает высокое начальство, подчиненному сложно возражать, а тем, кто слышит подобные реплики, становится предельно ясно, куда дует ветер. Невозможно было не почувствовать враждебность по отношению к тем немцам, «которых нужно задевать». Но как их отличить от тех, кого задевать не нужно?