Маленький стрелок из лука

- Хорошо! - сказал Кирилл, улыбаясь Евгении, но зна вскинула на него свои миндалевидные глаза и покачала головой, мол, ничего не слышу... Хотя стационар и негромко тарахтит, разговаривать на карбасе бесполезно. Встречный ветер относит слова в сторону, но Евгения по выражению его лица поняла, что он сказал, и, улыбнувшись в ответ, покивала головой, дескать, все хорошо... С кормы не видно, что она зарисовывает в альбом, но Кирилл и так знает: Пупову гору. Она красиво выделяется на фоне бирюзового неба и таежного леса. Сосны, ели, березы, осины слились в одну сплошную зеленую стену. Впереди, казалось, прямо из воды вынырнули разреженные облака. Когда солнце зашло за них, ничего не изменилось: все так же было тепло и солнечно. Облака, не задерживая, пропускали солнечные лучи. Обычно, когда над озером появляются облака, жди ветра. но пока было тихо.

Неожиданно прямо перед носом что-то мелькнуло и исчезло. Кирилл круто взял влево и увидел у самого борта почти полностью скрытый в воде топляк. Такой издали и не разглядишь Днище бы он не повредил, а вот шплинт с крыльчатки мотора мог бы сорвать. Кирилл дотронулся рукой до нагрудного кармана брезентовой куртки, там у него лежало несколько штук запасных шплинтов, завернутых в холщовую тряпочку. В такой же тряпочке Глаша положила им в рюкзак кусок пожелтевшего сала с мраморными прожилками мяса.

Кирилл топнул ногой по днищу лодки, и Евгения подняла на него глаза.

- Топ-ляк! - произнес он по складам и показал рукой на воду.

Евгения завертела головой, но ничего не заметила, пожала плечами и снова уткнулась в свой альбом.

Кирилл на всякий случай немного отвернул в сторону и увидел совершенно фантастическую картину: прямо на него с поверхности озера смотрела огромная щука с полураскрытой пастью. Сунь туда ладонь, и она вся бы скрылась. Взгляд у чудища был недовольный, будто бы щуке помешали греться на солнышке, она лениво пошевелила хвостом и вдруг, как-то незаметно приняв форму торпеды, бесшумно и стремительно ушла в глубину. Еще какой-то миг розовели в просвечивающей солнцем воде ее растопыренные плавники, и она исчезла, растворилась в густой синеве. По спокойной поверхности медленно и величаво стали расползаться круги.

- Ты видела? - почему-то шепотом спросил Кирилл и чуть не рассмеялся: крикни он - и то вряд ли Евгения услышала бы.

Глядя на ее профиль с черными пружинками тугих волос возле маленького уха - женщина в этот момент смотрела на озеро, - он подумал, что не может быть, чтобы он был ей безразличен. Разве поехала бы она с ним на остров? Она полностью доверилась ему, эта хрупкая на вид женщина с тонким строгим профилем и сильным характером.

И Кирилл снова, как мальчишка, ощутил прилив сил, гордость, что именно ему доверилась эта женщина, и еще - счастье пионера-разведчика. Думал ли он в своем кабинете на Литейном, что вот так будет плыть по северному пустынному озеру. И не один, а с любимой женщиной. А то, что он любит Евгению, Кирилл больше не сомневался. Скажи она ему сейчас - нырни на дно озера - и он, не задумываясь, бросился бы с карбаса...

2

"Все в жизни повторяется, - подумала Ева, заходя в кабинет проректора. - Опять одно и то же: почему не сдала экзамены, зачеты, до каких пор это будет продолжаться?.." Однако она немного ошиблась, хотя поначалу разговор начался точно такой же, какой происходил ранней весной с деканом. Концовка получилась другая: проректор напрямик спросил, хочет ли она учиться или нет? И Ева так же откровенно ответила, что не хочет.

- Выходит, нам придется расстаться, - не повышая голоса, произнес проректор, листая бумаги в папке. Наверное, личное дело студентки третьего курса Евы Крутиковой. Очевидно, в бумагах было мало утешительного, потому что проректор, захлопнув верхнюю папку, повторил: - Придется, Кругликова, расстаться... Мы насильно никого не заставляем учиться. Вы свободны.

Со странным чувством вышла Ева из кабинета проректора. Она прекрасно знала, что все еще далеко не кончилось. Очень скоро отец и мать часами будут не вылезать из университета, пока не добьются, чтобы Еву восстановили. Уже один раз так было, правда, тогда на уровне деканата. И все же где-то в глубине души она считала, что все кончено. Учиться она больше не будет, пусть отец сам вместо нее изучает английский язык. Он Еве ни к чему. Учительницей сна не хочет быть, переводчицей тоже, да потом с ее успеваемостью в жизнь не распределят в "Интурист", а корпеть над техническими текстами где-нибудь в институтской библиотеке ей совсем не улыбалось. Знакомые девочки говорили, что это тоска смертная да и зарплата кот наплакал...