Маленький тюремный роман

«Благодарю, Дмитрий Анатольевич, вы сделали свое очень важное дело… значит, вот как обстоят дела в моем Лубянском Королевстве, — задумчиво, как и полагается благовоспитанному палачу, говорит Димин шеф, чуть-чуть было не загнанный в угол, — вот где, оказывается, разводил я змеенышей и ящерят — у себя я их разводил запазухой, то есть в лучшем из инкубаторов для разведения ползучей и ядовитой этой мрази… время действительно не терпит, спасибо тебе, Валек, то есть, простите, Дмитрий Анатольевич… можете быть уверены, — говорит шеф, внешне оставаясь совершенно спокойным, — я немедленно выполню ваше достаточно скромное условие — это моя клятва, а с клятвами, насколько вам известно, мы, большевики, не шутим, да-с… я ее выполню в одном единственном случае, сами понимаете, в каком именно… в данный миг этот случай кажется мне не случаем, а всплеском некой своевременной закономерности, ибо несвоевременная закономерность — это дурацкая смерть… времени у нас остается ничтожно мало… вас уведут в квартирку, отдыхайте, отоспитесь, не смейте там запивать, вы будете мне нужны, разумеется, если все образуется к лучшему… потом закачу вам ужин в том самом кабинете «Арагви», где и распростимся до встречи на вашей премьере… пока все, и это должно навек остаться между нами»…

Вот Диму уводят в ту, в его служебную квартирку, — на полусвободу, в благоустроенный рай, если сравнить его с таррариумом, кишащим сотнями змеев и змеенышей, впивающихся друг в друга… а шеф снимает трубку… безусловно, это звонок на самый верх, судя по Диминым сведениям, новому фавориту, соплеменнику самого рулевого, самого Сосо, самозатравленного паранойей, окруженного очередными временно верными клевретами, но не верящего ни им, ни себе… ети его мать, надо же было ей родить столь чудовищное уебище на наши головы…

А.В.Д. поймал себя на том, что, забыв о обычной брезгливости, начал пользоваться в уме весьма выразительными Димиными словечками и выражениями; естественно, подобно дитяте, сначала он не обратил внимание на захватывающе интересный момент чисто обезъяньего овладевания частью родной речи — сквернословием; и вдруг удивился: вот, оказывается, где, вот когда, вот в связи с какими обстоятельствами судьбы удалось ему познать необъяснимо радостное удивление, связанное с легким привыканием к речи сквернословной; а ведь раньше она отталкивала и почему-то вызывала раздражение, как тогда, когда он слышал довольно бесцеремонный разговор двух людей на каком-то чужом языке… и вот — пожалуйста — показалась эта речь не то что бы привлекательной, а просто необходимой, как скафандр для придонных исследований затхлого водоема…

Он вновь прокрутил в уме желательную для себя крайне интересную сценку… вот выслушав обеспокоенного Диму, по сути дела, своего спасителя, Люцифер, довольно глупо упустивший из вида смертельно опасное развитие событий, моментально будит звонком своего старого знакомого, метившего в наркомы и давно уже нацелившего клыки на властительного карлика… Лаврентий Берия, эта, по словам Димы, сановная пропадлина, куча говна в пенсне, рваная гондошка, полный нуль на палочке и мразь, оценивает важность момента — этого у него не отнимешь… вот он, довольный, потирает руки, полные козырей, и пьянеет, пьянеет от возможности немедленно сыграть ва-банк — обчистить до гола зарвавшегося ублюдка, карлика, тупую выскочку, полное ничтожество, пидара гнойного, извращенца, нагло компрометирующего партию и ее органы, черт знает чем занимающегося с врагами народа, злоупотреляющего властью, как это было с Рэмом, вовремя ликвидированным ефрейтором, челкастым усатеньким импотентом, хлюпеньким подморковником вегетариантства, не способным сожрать шашлык по-карски, запив его «Напареули», потом отъебать какую-нибудь дэвушку, отловленную шестерками охраны около Рехстага…