Маленький тюремный роман

«Да, власть, идиотина, обезумела и продолжает безуметь, точь-в точь как ее «великий рулевой, кормчий и корифей всех наук»… он все-таки добил своего бесстрашного обидчика — добил… на месте несчастного поэта я сам себе пожелал бы как можно скорее подохнуть, чем видеть всю эту мелкую грязцу и мессиво кровавых костей в колесе… вот и увели поэта в ночь, где не течет никакой Енисей, где ни до одной из звездочек ни одна звезда не достает… Царствие ему Небесное» — А.В.Д. слегка припугнуло: подумав о том свете, он — опять-таки как в детстве — почувствовал предвосхищение некоего праздничного блаженства дня рождения кузена, каникул, поездки в Крым, экскурсии в зоопарк… он в тот же миг отнесся с брезгливой ненавистью к «институту», к тюрьме — к одному из самых отвратительно безобразных видов не то что непобедимого, но торжествующего на земле Зла.

Такого рода раздумья одолевали А.В.Д., когда его в той же каляске везли из весьма приличной медчасти по переходам лабиринта, полным не то что бы людей, а многоликих призраков зла и всех его жертв — арестантов, конвоиров и следователей; последние испытывали нескрываемое удовольствие от своего местонахождения и полусвободного, в сравнении с арестантским, обитания в мокрично серо-сукровичных стенах; словно гонимые хищными человекообразными птицами метались в спертой тюрьмосфере мертводушнго пространства арестантские муки, страхи, тревоги, сокрушенные надежды, бессонницы, невыносимые недоумения, лики неизбываемой тоски о былой жизни, о судьбе ближних — всего, что мучает, терзает, изводит каждого из арестантов в огромном каннибальском мясокомбинате; на физиях служак в форме и в штатском так и светилось нескрываемая упоенность благополучной устроенностью на фоне тиранического беспредела жестокого террора — чувство не свойственное ни одному из животных, но присутствующее только лишь людям, оказавшимся в самой гуще бедствия, причем, не природного, а человеческого происхождения; оно, это чувство сообщало даже низовым сотрудникам органов — ничтожно малой части всего населения СССР — постоянно радостную удовлетворенность своим положением, своей причастностью к царившему повсюду — не только в стенах тюрьмы — душку злорадствующей мстительности; этих людей согревала вроде бы прижизненная безнаказанность всесильных верховодов, сегодня ворочающих судьбами как абсолютно невинных жертв, так и деятелей, еще вчера виновных в их гибели, но не желающих быть перемешанными с ними в растущих горах безымянного пепла; о какая зависть к рядовым служащим Лубянки изводила только что испытанных — от слова «пытка» — бывших властителей, которых деловито волокли из камер на допросы и обратно; такие возникали в уме А.В.Д. абсурдные картинки «эпохи борьбы и побед», никогда не снившиеся ни Данте, ни Кафке ни в одном, как говорил Гойя, из снов разума, рождавших чудовищ.