МАЛЕНЬКИЙ ТЮРЕМНЫЙ РОМАН

25

А.В.Д., чудом превращенный из обвиняемого в свидетеля, удобно устроился в почтенном, наверняка реквизированном, старинном кресле; в те минуты, тянувшиеся, как часы, в те часы, мелькавшие, как минуты, подавив вихрь чувств, даже не пытаясь обмозговывать различные смыслы и качества случившегося, витая в былом и блаженно предаваясь мирным воспоминаниям, он мастерски прикинулся человеком, терпеливо, но без всякого интереса – как в гимназии на уроке Закона Божьего – наблюдающим за перипетиями садистически жестокого, мстительного допроса, за нескрываемым самодовольством и победной высокочиновной иронией Люцифера, наслаждающегося радостью, что он чуть было не оказался на месте теперь уже окровавленного, иссопливленного, избитого, превращенного в тряпку Дребеденя.

Наблюдать А.В.Д. за сокрушением нелюди, как и за внешне сдержанным торжеством и уверенной в себе безнаказанностью победителя, на самом-то деле было тошно и скучно; порой его, как обычно, донимал игровой азарт; однако он продолжал отмахиваться и от него, и от сонмов предположений, версий, вариантов – от всего неизвестного, страстно к себе манящего, которое не известно чем и когда закончится; он почему-то и страстно желал мысленно проникнуть в будущее, и с еще большей страстью этого не желал – опять же, совсем как в детстве, когда наперекор, казалось бы, непревозмогаемому желанию непременно слопать за столом что-нибудь сладкое оставлял его напоследок, потом лопал в кроватке перед сном; повзрослев, он точно так же отдалял… отдалял… отдалял от себя дочитывание захватывающе интересно-й книги и засыпал, действительно изнемогая от сладчайшего из предчувствий – предчувствия встречи с милым сердцу завтрашним денечком, с финалом недочитанной книги; позже – не спешил с признанием в любви, потом с просьбой руки и сердца, ибо он и Екатерина Васильевна прекрасно чувствовали без всяких слов, что любовь у них навек, – какого ж, собственно, беса суетиться?; если забыть о понятном страхе быть взятым, сюрреальных картинах времени и взбесившемся служебном быте, жизнь, вспоминал А.В.Д., была вполне налаженной, пока его частые, довольно странные поздние возвращения домой не показались Екатерине Васильевне подозрительными; сам он – над ним уже зловеще кружили тени ареста – ни в коем случае не желал сообщать ей какую-либо информацию ни о комнатушке в Уланском, ни о дальновидной подготовке в допросам, ни о стратегических и тактических тонкостях своего крайне рискованного игрового замысла; дома он помалкивал еще и потому, что в те времена мудрость поведения, быстро усвоенная даже людьми науки, всегда далекими от науки осторожничания, гласила: меньше знаешь – меньше выбьют из тебя на дыбе; А.В.Д. ничего не оставалось делать, как нести крест подозрения, обиды жены и дочери, их тягостного недоумения – всего того, что изводило близких и сообщало былым его дням и месяцам ядовитый привкус невольного предательства.

26

Внезапно – при некоторой ясности причин удачи – на А.В.Д. дохнуло ужасом, сдавило сердце гнетом приближавшейся грозы, снежной бури, убийственной засухи, землетрясения, готового разрушить все основы, все порядки существования – дохнуло стихийным бедствием.