Юз Алешковский , ЮЗ АЛЕШКОВСКИЙ
Действие романа происходит в Москве, во время сталинских репрессий. Главный герой – Александр Владимирович Доброво, выдающийся биолог-генетик – пребывает в застенках НКВД, где из него пытаются выбить ложные показания. Он стойко переносит избиения и пытки, но угрозы в адрес семьи оказываются выше его сил. Боль за невинных родных разрывает герою сердцу и душу. Чтобы их спасти, он затевает слишком рискованную игру.
Настоящий художник может РІСЃС'. РљРѕРїРёСЋ Веласкеса, Рембрандта, Сальвадора Дали – пожалуйста! РћРЅ РІСЃС' это знает, РІСЃС' умеет. РќРѕ СЃРІРѕРё картины пишет РїРѕ-своему. Для того РѕРЅ Рё работал долгие РіРѕРґС‹, изучал почерки Рё стили РґСЂСѓРіРёС… мастеров, чтобы потом заговорить СЃРІРѕРёРј, РЅРё РЅР° РєРѕРіРѕ РЅРµ похожим, голосом. РќРѕ РІ нём, РІ этом голосе – весь опыт его великих предшественников.«Шляпа» написана будто Р±С‹ Рё РЅРµ Алешковским. Перед нами рассказ современного, ещё СЂСѓСЃСЃРєРѕРіРѕ, американца. Этакое магическое перевоплощение, как Сѓ РѕРґРЅРѕРіРѕ РёР· героев его истории. Которая похожа РЅР° анекдот, выдумку, РЅРѕ хочется встретить, спросить автора – Р°, может, РІСЃС' это случилось Рё РЅР° самом деле? Р' которой ещё Рё Чехов, РЅРѕ уже Рё – Джек Лондон, О'Генри…Р
Рассказ из «Книги новых последних слов»
Надежда Игоревна Соколова , Юз Алешковский , ЮЗ АЛЕШКОВСКИЙ
Антон Георгиевич Ковригин , Генри Лайон Олди , Ева Мустонен , Написат Магомедовна Муслимова , Уильям Сомерсет Моэм , ЮЗ АЛЕШКОВСКИЙ
РњРѕРіСѓ поклясться: сваливая, разумеется вместе СЃ семьей Рё надеждой РЅРµ быть покинутым РњСѓР·РѕР№ РїСЂРѕР·С‹, РёР· «кафки, сделанной былью» (как сказал Вагрич Бахчанян), РІ ошеломительную цивилизацию РќРѕРІРѕРіРѕ Света, СЏ Рё РЅРµ мечтал Рѕ встрече СЃ первой РёР· трех РјРѕРёС… РњСѓР·; РїСЂРёС…РѕРґ ее, всегда невидимой, РЅРѕ прекрасной, буквально Р±СЂРѕСЃРёР» меня РІ РќРѕРІРѕР№ Англии Р·Р° дисплей «Яблока», Рё РёР·-РїРѕРґ клавиш сами СЃРѕР±РѕР№ вырвались строки подражания любимым поэтам древнего Китая.Наша провинция – тихая заводьцапле лень Р·Р° лягушкой нагнутьсяно Рё РґРѕ нас долетают посланьястарый Юз-Фу РёС… РїРѕСЂРѕСЋ находитв ветхой РєРѕСЂР·РёРЅРµ РёР· ивовых прутьевНе пытаясь открыть тайну возникновения то ли РІ душе моей, то ли РІ башке поэтических образов, требовавших немедленного воплощения РІ слова РѕРґРЅРѕР№ или нескольких строф, РЅРµ менее властно, чем неоперившиеся птенчики требуют питательных червячков Рё мушек Сѓ птичек-родителей, СЏ, изменив РїСЂРѕР·Рµ Рё позабыв Рѕ времени, СЃ радостью следовал велениям РњСѓР·С‹ Рё Языка; балдел, как РІ юности, РѕС' звучаний, ритмов, РѕС' простых, прежде изумлявших, РЅРѕ РїРѕ-РёРЅРѕРјСѓ воспринимавшихся чудес РїСЂРёСЂРѕРґС‹ Рё РѕС' радостей существования; через несколько лет – РѕРґРЅРёС… РёР· самых приятных РІ жизни, СѓРІС‹, быстро прошедших – образовались "Строки РіСѓСЃРёРЅРѕРіРѕ пера, найденного РЅР° чужбине", Р° РњСѓР·Р° СЃ попутными ветрами опять РєСѓРґР°-то улетела, словно Рё РЅРµ прилетала, словно РЅРµ превращала меня РІ Юз-Фу, РІ старого поэта, забулдыжного Р±СЂРѕРґСЏРіСѓ, влюблённого РїРѕ уши РІРѕ фрейлину Р
Могу поклясться: сваливая, разумеется вместе с семьей и надеждой не быть покинутым Музой прозы, из «кафки, сделанной былью» (как сказал Вагрич Бахчанян), в ошеломительную цивилизацию Нового Света, я и не мечтал о встрече с первой из трех моих Муз; приход ее, всегда невидимой, но прекрасной, буквально бросил меня в Новой Англии за дисплей «Яблока», и из-под клавиш сами собой вырвались строки подражания любимым поэтам древнего Китая.Наша провинция – тихая заводьцапле лень за лягушкой нагнутьсяно и до нас долетают посланьястарый Юз-Фу их порою находитв ветхой корзине из ивовых прутьевНе пытаясь открыть тайну возникновения то ли в душе моей, то ли в башке поэтических образов, требовавших немедленного воплощения в слова одной или нескольких строф, не менее властно, чем неоперившиеся птенчики требуют питательных червячков и мушек у птичек-родителей, я, изменив прозе и позабыв о времени, с радостью следовал велениям Музы и Языка; балдел, как в юности, от звучаний, ритмов, от простых, прежде изумлявших, но по-иному воспринимавшихся чудес природы и от радостей существования; через несколько лет – одних из самых приятных в жизни, увы, быстро прошедших – образовались "Строки гусиного пера, найденного на чужбине", а Муза с попутными ветрами опять куда-то улетела, словно и не прилетала, словно не превращала меня в Юз-Фу, в старого поэта, забулдыжного бродягу, влюблённого по уши во фрейлину И… исчезла Муза из моей жизни, но не из сердца, которому не забыть, как она ещё до свала за бугор одарила меня в рощах Красной Пахры бормотанием строк и строф, по-моему, единственного в жизни настоящего стихотворения – вот его первые строки:Под сенью трепетной осенних желтых крыл,на берегу божественной разлуки…Юз Алешковский
ЮЗ АЛЕШКОВСКИЙ
Сергей Бочаров: …В позапрошлом веке было такое – «Среди долины ровныя…», «Не слышно шуму городского…», «Степь да степь кругом…». Тогда – «Степь да степь…», в наше время – «Товарищ Сталин, вы большой ученый». Новое время – новые песни. Пошли приписы- вать Высоцкому или Галичу, а то кому-то еще, но ведь это до Высоцкого и Галича, в 50-е еще годы. Он в этом вдруг тогда зазвучавшем звуке неслыханно свободного творче- ства – дописьменного, как назвал его Битов, – был тогда первый (или один из самых первых).«Интеллигенция поет блатные песни». Блатные? Не без того – но моя любимая даже не знаменитый «Окурочек», а «Личное свидание», а это народная лирика. Обоев синий цвет изрядно вылинял, в двери железной кругленький глазок, в углу портрет товарища Калинина, молчит, как в нашей хате образок … Дежурные в глазок бросают шуточки, кричат ЗК тоскливо за окном: – Отдай, Степан, супругу на минуточку, на всех ее пожиже разведем . Лироэпос народной жизни. Садись, жена, в зелененький вагон…В те 60-е бывало так, что за одним столом исполняли свои песни Юз Алешковский (не под гитару, а под такт, отбиваемый по столу ладонями) и Николай Рубцов. И после «Товарища Сталина» и «Советской пасхальной» звучали рубцовские «Стукнул по карману – не звенит…», «Потонула во мгле отдаленная пристань…» (Я в ту ночь позабыл все хорошие вести, все призывы и звоны из кремлевских ворот, я в ту ночь полюбил все тюремные песни, все запретные мысли, весь гонимый народ… – впрочем, это до- письменное нельзя прописывать текстом вне музыкального звука). Аудиторию же составляли Владимир Соколов, Вадим Кожинов, Лена Ермилова, Ирина Бочарова, Ирина Никифорова, Андрей Битов, Герман Плисецкий, Анатолий Передреев, Станислав Куняев, Владимир Королев, Георгий Гачев, Серго Ломинадзе… Попробуем представить уже лет 15 спустя эту компанию за одним столом…
Этот человек, (Ю. Алешковский) слышащий русский язык, как Моцарт, думается, первым – и с радостью – признает первенство материала, с голоса которого он работает вот уже три с лишним десятилетия. Он пишет не «о» и не «про», ибо он пишет музыку языка, содержащую в себе все существующие «о», «про», «за», «против» и «во имя»; сказать точнее – русский язык записывает себя рукою Алешковского, направляющей безграничную энергию языка в русло внятного для читателя содержания. Алешковский первым – и с радостью – припишет языку свои зачастую ошеломляющие прозрения, которыми пестрят страницы этого собрания, и, вероятно, первым же попытается снять с языка ответственность за сумасшедшую извилистость этого русла и многочисленность его притоков.И. Бродский
…романы «Рука», «Кенгуру», минироман «Николай Николаевич», повесть «Маскировка» – самые смелые и самые свободные от советского духа антисоветские произведения, потому что власть не только виртуозно и полностью разоблачена, но и голая – осмеяна, что для объекта бывает, видимо, особенно обидно. Юз указал Соньке ее место – у параши, исходя из онтологических и эстетических соображений. Ибо нельзя рассуждать о Юзе, о значении его творчества и не назвать по имени или даже по имени-отчеству главную героиню большей части его сочинений. Даже если о ней, как о божестве дикарей, не произносится ни слова прямо, она, советская власть, или Софья Власьевна, стоит за всем происходящим. Возмутительница спокойствия, щедро снабжающая материалом, достаточным для зашкаливания всех органов чувств, для постоянного эмоционального накала, для почти что панического желания выразить свои непосильные впечатления. Пожалуй, это характеристика Музы. Только тут у окошечка Отдела выдачи виз я наконец по-настоящему осознала, что он держал в руках, отваливая из СССР. Кроме «памятника литературы», ставшего гениальным дебютом Юза в прозе, – «Николая Николаевича», таких блестящих сатирических и пророческих сочинений, как роман «Кенгуру» и повесть «Маскировка», к этому времени Юз уже написал свой главный труд – роман «Рука». Это практически пословица: с «Рукой» в руках – век свободы не видать. «Руку» до сих в каком-то смысле страшно читать. Ольга Шамборант.
Настоящий художник может всё. Копию Веласкеса, Рембрандта, Сальвадора Дали – пожалуйста! Он всё это знает, всё умеет. Но свои картины пишет по-своему. Для того он и работал долгие годы, изучал почерки и стили других мастеров, чтобы потом заговорить своим, ни на кого не похожим, голосом. Но в нём, в этом голосе – весь опыт его великих предшественников.«Шляпа» написана будто бы и не Алешковским. Перед нами рассказ современного, ещё русского, американца. Этакое магическое перевоплощение, как у одного из героев его истории. Которая похожа на анекдот, выдумку, но хочется встретить, спросить автора – а, может, всё это случилось и на самом деле? В которой ещё и Чехов, но уже и – Джек Лондон, О’Генри…И это уже – Алешковский. Который безделицей, пустяком назвал неожиданную свою «Шляпу»…Редкий, наш, отечественный продукт на американской земле…Александръ Дунаенко
От читателя:Прочитал сыну Вите по телефону абзац из Алешковского. Слышу – смеётся. Так, что нужно немного подождать, чтобы наш с ним разговор продолжить. Вите 37 лет. Телевизор не смотрит. Слушает «металлику». На «ты» с компьютером. Гаджеты. Интернет. В общем – новое поколение. Отсмеялся: – Папа, а откуда это, где можно полностью прочитать?Не всё новое поколение выбирает «пепси». Новому поколению интересен Юз Алешковский, которому сейчас 84 года. Его продолжают читать. Его поют. И не только «Окурочек», не только «Николая Николаевича», которые принесли ему всенародную известность ещё в прошлом веке. Сочинения Юза Алешковского – песни, романы, рассказы, крылатые фразы и выражения множатся в сетях Интернета и растекаются по самым современным электронным читающим устройствам.Это и свидетельство мастерства писателя и оценка нас, читателей. Уровня нашего интеллекта.Если читаем Алешковского, если ПОНИМАЕМ его, если нам хочется, пробираясь через заслоны вирусов, разыскивать в Интернете его новые произведения – значит и мы на уровне. Потому что мир Юза Алешковского средненькому читателю не то, что недоступен, он ему – не заметен.Его будто бы и все знают, но, как будто до определённой черты. – А, – говорят, – это тот, который блатные песни пишет?..И тут для них Алешковский заканчивается. Потому что Алешковский-поэт, Алешковский-мыслитель, Алешковский – мастер живого великорусского языка – это уже другой уровень восприятия. Зачем тянуться, зачем напрягаться? Книжные прилавки завалены тоннами доступной жвачки.Я про всё это пишу не для того, чтобы показать, какой я умный и выше всякого среднего читателя. Но мне приятно напрягаться, читая прозу Юза Алешковского. Мне доставляет удовольствие следить за переплетениями блатной, литературной, деловой, революционно-марксистской лексики в одной фразе, в одном абзаце. Этим причудливым языком исписаны целые тома.Хуй и теорема Гёделя. Изысканный литературный оборот и жёсткий булыжник из блатной фени. И всё это органично, прекрасно сочетается, как четыре-пять мелодий в одной баховской фуге.Но, всё-таки, главная отличительная черта Алешковского, то, что роднит его с дорогими моему сердцу Пушкиным, Гашеком, Рабле, – это способность вызывать у читателя улыбку, даже если говорит он о вещах серьёзных. Юз – мастер иронии.И поколение новых, необстрелянных, обвешанных гаджетами читателей, любят его ещё и за это.И, вместе с Алешковским, они смеются над тупостью и лицемерием новых взрослых России…P.S. Я ни слова не сказал о содержании «Маленького Тюремного Романа» – книги, как написано в одном из предисловий, «…удостоенной престижной российской награды для иноязычных писателей, пишущих на русском языке, ? «Русской премии».Хотелось вскрикнуть им туда, в литературное пространство: – Господа, ИНОЯЗЫЧНЫЙ – это кто? – Алешковский?..Но всё равно – дали премию – спасибо! Потому что «МТР» – ещё одно примечательное событие в русской литературе. А дали премию ещё и потому, что оставить новое произведение Юза незамеченным, перешагнуть, пройти мимо – нельзя. Всё тот же неповторимый, сложный, беспредельно русский, язык.И – ещё одно страстное, категорическое «НЕТ!» страшной машине советской тоталитарной системы.Александръ Дунаенко.
Мне жаль, что нынешний Юз-прозаик, даже – представьте себе, романист – романист, поставим так ударение, – как-то заслонил его раннюю лирику, его старые песни. В тех первых песнях – я их все-таки больше всего люблю, может быть, потому, что иные из них рождались у меня на глазах, – что он делал в тех песнях? Он в них послал весь этот наш советский порядок на то самое. Но сделал это не как хулиган, а как поэт, у которого песни стали фольклором и потеряли автора. В позапрошлом веке было такое – «Среди долины ровныя…», «Не слышно шуму городского…», «Степь да степь кругом…». Тогда – «Степь да степь…», в наше время – «Товарищ Сталин, вы большой ученый». Новое время – новые песни. Пошли приписывать Высоцкому или Галичу, а то кому-то еще, но ведь это до Высоцкого и Галича, в 50-е еще годы. Он в этом вдруг тогда зазвучавшем звуке неслыханно свободного творчества – дописьменного, как назвал его Битов, – был тогда первый (или один из самых первых).«Интеллигенция поет блатные песни». Блатные? Не без того – но моя любимая даже не знаменитый «Окурочек», а «Личное свидание», а это народная лирика."Обоев синий цвет изрядно вылинял,в двери железной кругленький глазок,в углу портрет товарища Калинина,молчит, как в нашей хате образок …Дежурные в глазок бросают шуточки,кричат ЗК тоскливо за окном:– Отдай, Степан, супругу на минуточку,на всех ее пожиже разведем…"Лироэпос народной жизни."Садись, жена, в зелененький вагон…"В те 60-е бывало так, что за одним столом исполняли свои песни Юз Алешковский (не под гитару, а под такт, отбиваемый по столу ладонями) и Николай Рубцов. И после «Товарища Сталина» и «Советской пасхальной» звучали рубцовские «Стукнул по карману – не звенит…», «Потонула во мгле отдаленная пристань…» (Я в ту ночь позабыл все хорошие вести, все призывы и звоны из кремлевских ворот, я в ту ночь полюбил все тюремные песни, все запретные мысли, весь гонимый народ… – впрочем, это дописьменное нельзя прописывать текстом вне музыкаль ного звука). Аудиторию же составляли Владимир Соколов, Вадим Кожинов, Лена Ермилова, Ирина Бочарова, Ирина Никифорова, Андрей Битов, Герман Плисецкий, Анатолий Передреев, Станислав Куняев, Владимир Королев, Георгий Гачев, Серго Ломинадзе… Попробуем представить уже лет 15 спустя эту компанию за одним столом…Сергей Бочаров
Юз Алешковский (1929–2022) – русский писатель и поэт, автор популярных «лагерных» песен, которые не исполнялись на советской эстраде, тем не менее обрели известность в народе: «За дождями дожди», «Песня о Сталине», «Советская пасхальная», «Окурочек» – их горячо любили и пели, даже не зная имени автора. Однако и сам Алешковский, сочиняя свои «песенки», не мог предположить, что они обретут такую популярность и будут «распеваться людьми с очистительным смехом и грустью сердечной». Перу Алешковского принадлежат и другие произведения, снискавшие народную любовь («Николай Николаевич», «Кенгуру», «Маскировка» и др.), хотя на родине писателя большая часть из них была издана лишь годы спустя после создания.В настоящем издании представлено практически полное собрание стихотворных текстов Юза Алешковского, написанных в разные годы жизни, начиная с ранних – ироничных, жалостливых, издевательских стишков и песен, в которых нашел отражение абсурдный мир советской действительности, – и заканчивая стихами, написанными в последние годы жизни и с неожиданной глубиной и силой раскрывающими лирический дар автора.
Юз Алешковский 1929, русский писатель. С 1979 г. живет в эмиграции в США. Автор повестей «Николай Николаевич», «Маленький синий платочек», «Рука» и др. До 1990 г. в «Самиздате» издана книга пародийно-лирических песен «Товарищ Сталин, вы большой ученый». С 1990 года публикуется в СССР. Повесть «Карусель» рассказывает об антисемитизме в СССР.
Главный герой повести «Николай Николаевич» – молодой московский вор-карманник, принятый на работу в научно-исследовательский институт в качестве донора спермы. Эта повесть – лирическое произведение о высокой и чистой любви, написанное на семьдесят процентов матерными словами.