МАЛЕНЬКИЙ ТЮРЕМНЫЙ РОМАН

Полностью он очнулся, когда Ген предупреждающе загавкал, что делал весьма корректно, когда не желал беспокоить задумавшегося хозяина. – Приветствую, надеюсь, вы тут слегка отдохнули? – сказал Шлагбаум, вошедший в камеру-люкс. – Отдохнул да так, что даже не обратил внимание на отсутствие окон, что, согласитесь, психологически весьма странно, и, к горю человека, говорит о его почти безграничных способностях адаптироваться черт знает к какими сюрреальностями изнанок несвободы… выходит дело, жизненная сила – сила дышать, верней, просто существовать, как существуют бактерии, черви, букашки-таракашки, – намного превышает в людях все остальное, идущее и от Небес, и от разума, не забудем, часто становящегося так называемым Лукавым… я вот забыл поесть… кроме того, ни разу не поинтересовался, где именно оправляется собака… правда, с удовольствием заглянул в Брема – это совершенно дивное издание… не теряю ли я чувство реальности?.. не удивлюсь, если заодно с иммункой полетит у меня и оно. – Знаю, мне это состояние знакомо, но будьте уверены: отличное настроение вот-вот к вам вернется… всего Брэма – дарю… никаких отказов – это первое официальное распоряжение директора НЦ. – Благодарю – эта штука явно сильнее «Девушки и смерти» Пешкова… извините, я никогда не мог произнести его кличку «Горький» из-за уважения к одному из натуральных вкусов… а что с Дребеденем? – То же, что было бы не только с вами и со мной, хотя Ежов еще хватает жабрами свежий воздух в качестве наркома речного флота… между нами девушками, немало людей должны быть навеки благодарны за свободу и жизнь лично вам и одному нашему знакомому, гению сцены, а я всего лишь был на подхвате, Чека всегда на чеку, простите плохой каламбурчик,… предлагаю поужинать… по-моему, Александр Владимирович, вы тут слишком уж перекрутили жернова своих полушарий… отмахнитесь к чертовой матери от мыслей – иначе они облепят, искусают, высосут, сволочи, всю кровь… к вашему сведению, там уже завизировано срочное строительство и неограниченное финансирование закупок заграницей первоклассного технического обеспечения для Научного Центра… опять-таки, между нами, если б не новое назначение, я бы окончательно свихнулся от здешней работы… собственно, я уже калека и полуимпотент на нервной почве… вы поражены скоростью, с которой там решаются и немедленно проводятся в жизнь проблемы не только насущные, но зачастую кажущиеся таковыми?.. эту бы, мечтательно повторюсь, скорость социально-политическому и государственному мышлению… стоп, телефон!.. да, да… здравствуйте, одну секунду, передаю трубку… пожалуйста – это вас.

Первым к трубке подбежал Ген – уши навострены, глаза горят, морда то и дело наклоняется влево и вправо, видимо, в поисках того оптически необходимого угла зрения, под которым гораздо сподручней пытаться обмозговать все нечто для него невероятное и абсолютно непостижимое. – Узнаю, счастлив приветствовать вас, Василий Евдокимыч… трижды рад, трижды рад, более того, счастлив… как жизнь?.. ну и слава Богу – выше ведь инстанции быть не может… я тоже не жалуюсь… с приездом вас всего моего слаженного коллектива… вот чего не знаю, того не знаю… на ваш вопрос затруднилось бы ответить само Время… сие – в компетенции начальства, разумеется, самого что ни на есть высокого… конечно, конечно, информации наших газет о снятии и назначении нового на его место можно верить… чего-чего, а желтой прессы не имеем с семнадцатого… да что уж тут смешного?.. согласен, что трагическое временами кажется комическим и вызывает нервный смех, а комическое – чистые слезы… пожалуй, это наиболее трудное из восприятий не совсем обычных житейских положений… ну, давайте старшую лягушку-путешественницу, как некогда она обожала себя называть, и будьте здоровы, храни вас всех Господь… Катюша, неужели это ты, душа моя, моя любовь, счастье мое?.. сердце просто разрывается от радости… а Верочка?.. слава тебе, Господи… я в порядке, у меня прямо Олимп с плеч, как сказал бы сам Зевс… помнишь, я пришел пьяный с нашего мальчишника, ты послала меня к черту, но я заявил: вот уж черта с два – я вам тут далеко не Лев Толстой и ни-ког-да не уйду из этого дома, ни-ког-да, а вот получилось так, что ушел, верней, увели… не знаю, но, видимо, надолго…