Маленький журавль из мертвой деревни

Дохэ опять замерла, а когда снова принялась скрести, звук стал другим — злым, жгучим. Сяохуань поняла, что это значит: вода-то уже в ведре, если ее сейчас вылить, это что, разве не растрата? В последнее время Сяохуань с Дохэ вечно были не в духе: сердито уступали друг другу кусочки повкуснее, сердито уговаривали друг друга теплее одеваться, «не то околеешь». Сяохуань приготовила ужин, накрыла на стол и принялась за лапшу, крикнув Дохэ, которая так и сидела на полу со щеткой:

— Я все приготовила, еще должна тебя с ложечки кормить? Остынет, придется разогревать, уголь переводить!

Дохэ унесла ведро с водой в туалет, вымыла руки, взяла со стола миску с лапшой, залитой подливкой из красноднева с яичными хлопьями, и ушла на кухню. Сяохуань пошла следом. Дохэ стояла на кухне, ссутулившись, будто старуха, и искала пустую чашку, чтобы переложить туда лапшу. Глядя на эту мучительную картину, Сяохуань потеряла последнее терпение:

— Сядь и поешь нормально! Там и так свиного жира на каплю, а если из чашки в чашку перекладывать, весь жир на чашке и останется!

Даже Черныш, лежавший в угу кухни, услышал, что Сяохуань не в духе, и сердито на нее покосился.

Хлопнула дверь — младший, Чжан Ган, вернулся. Сам он был парень молчаливый, а делал все очень громко, вместо того чтоб разуться на скамеечке, он расшнуровывал ботинки на весу, прислонясь задом к оглушитеьно клацавшей двери. Деревянные сандалии Эрхая были такого же веса и толщины, как у всех, но только у него шаги получались торопливыми и шумными — по всей квартире стоял треск: ляньхуа-ло, ляньхуа-ло![112] Приходя домой, Эрхай ограничивался двумя словами: «Мам! Тетя!» — а дальше его приходилось расспрашивать, причем вопросы нужно было придумывать шиворот-навыворот, чтобы ему приходилось спорить, тогда беседа получалась не такой утомительной.

— Мне сегодня опять рассказали, что ты в школе подрался, это как так? — спросила Сяохуань.

— Не был я в школе!

— Тогда где успел подраться? — она поставила напротив Эрхая миску с целой горкой лапши.

— Я на репетиции был! Даже из актового зала не выходил.

Если спросить дальше: «И что вы там репетировали?» — он точно не станет отвечать. Поэтому Сяохуань сказала:

— И чего там репетировать, все гоняете одно и то же по кругу!

— Новая песня! Ее один военпред написал.

Если спросить его: «И когда концерт?» — он наверняка опять замолчит. Поэтому Сяохуань пренебрежительно бросила:

— Репетируете и репетируете, чего толку? Все равно зрителей-то нет!

— Кто сказал? На следующей неделе выступаем в большом зале горкома, даже начальник гарнизона придет посмотреть!

Сяохуань толкнула под столом Дохэ, взгляд Дохэ тоже увлажнился, просиял на лице Сяохуань, потом перескочил на Чжан Гана. И у Сяохуань с Дохэ бывают еще счастливые минуты, вот как сейчас. Дохэ уже прочла ее мысли: «Смотри, выведали мы секрет этого негодника, ага? Пойдем с тобой в большой зал горкома смотреть на его выступление!»

Поев, Чжан Ган вытащил из кармана пять юаней.

— Это что, за ужин? — Сяохуань, расплывшись в улыбке, глядела на аккуратно сложенную купюру.

Эрхай ничего не сказал, молча пошел обуваться.

— В другой раз станешь воровать, бери побольше. Поймают — хоть не жалко будет! — крикнула ему Сяохуань.

— В агитбригаде бесплатный рис дают, и субсидия на продукты цзяо и два фэня в день! — У Эрхая от гнева даже волосы дыбом встали, он поманил к себе Черныша, и их силуэты — один вытянутый вдоль, другой поперек — исчезли на тускло освещенной террасе.

Дохэ уставилась на Сяохуань: не все слова поняла. Сяохуань открыла было рот объяснить, но передумала. Не надо ей переводить, не то у обеих станет тошно на сердце. Маленький мужчина Чжан Ган день за днем ест один пустой рис, а сэкономленные деньги приносит домой, кормит на них семью — хватит того, что Сяохуань места себе не находит от стыда, зачем еще и Дохэ мучить? Но Дохэ все равно поняла, хоть и не сразу. Ее глаза потухли, лицо сделалось пристыженным — наверное, жалеет, что съела за ужином целую миску лапши, да еще приправленную здоровым черпаком подливки.

На другой день Сяохуань встала спозаранку, взяла корзину для овощей и отправилась на свободный рынок. Больше всего народу здесь было до семи утра. А чем больше народу, тем лучше для Сяохуань. Жены рабочих приходили на рынок купить продукты перед службой. Корзина у Сяохуань была небольшая, но глубокая, по форме как ведро.