Маленький Зверёк из Большого леса (СИ)

   - Ерунда всё это. Вся ваша воля годна только, чтобы идти псам под хвост. И я тому пример. Я! Мы с Юс живём вместе уже пять зим и собираемся прожить ещё шесть раз по столько, а мой сын станет самым сильным, ловким и умелым охотником во всей деревне. На всём северном побережье! Весь в отца, который выследил и убил звонкого оленя.

   Ему никто не ответил. Четак поднял руку и потрогал тёплую кость, которая росла у него прямо из макушки.

   - В сущности, тот олень был уже очень старым, - пробормотал он и сел в снег.

   Снегоступов больше не было, больше не было и отделанных мехом сапог из оленьей кожи. Теперь он владел двумя массивными копытами, которые вряд ли получится так легко снять, чтобы попарить ноги в бочке с горячей водой и хвоей. Он сидел и смотрел на них до тех пор, пока не услышал в чаще тихое позвякивание колокольчика, и пока чей-то вкрадчивый голос не сказал ему, что нужно идти на звук.

   II. Глаза цвета талого льда.

   Есть одна история о том, как талисман впервые начал называться Талисманом. Он открыл глаза, словно котёнок, и понял, что он не просто комок непонятных чувств, а что есть ещё мир, в котором он занимает определенное положение.

   Точнее, всё началось с одного глаза. Но поначалу Талисман только слышал. Он слышал, как кто-то сказал:

   - Это древний талисман шлотов.

   То был мальчишка лет десяти, рукастый и белобрысый, как и все в этой отмеченной вечной печатью снегов местности. Казалось, на руках у него росла короткая белая шерсть, и это на самом деле было так. Весна и лето здесь были коротки, с дрейфующими по рекам льдинами, а сейчас как раз была зима. Зимой всегда одно и то же - как не встрепенёшься, не посмотришь в окошко - всегда стужа, в которую дубеет даже самая хорошая смола, так, что её не выковыряешь из бочки, как барсука из его норы.

   Мальчишка был сыном просмольщика, так что он неплохо разбирался в смоле.

   - А кто эти шлоты? - спросила Тумми, его маленькая сестрёнка. Даже дома она была в шарфике, и напоминала своей светлой головкой подсосновый гриб. Только смотрели по сторонам большие влажные глаза.

   Она всегда ходила в шарфике, потому что в доме изрядно задувало. В домах смольщиков всегда задувает - у них просто не доходят руки просмолить щели в собственных жилищах. Кроме того, требовала замены рама, которая практически уже вываливалась наружу. А из-за недавних событий папа вновь про неё позабыл, пересказывая всем историю про встречу с лесным зверем.

   Дети сидели в комнате и разглядывали отцовскую добычу.

   - Шлоты-глоты, - важно ответил брат.

   Папа поймал рысь, но она убежала. В сущности, он был доволен исходом встречи, так как был не на охоте, да и от рыси толку мало в хозяйстве. Разве что, раздобыть дочери эти самые смешные ушки, чтобы она могла играть рысь на детском христианском утреннике при церкви. Но, видимо, в другой раз. Эта рысь долго ворчала, карабкаясь от папы всё выше по стволу кедра, и обещала вернуться, а папа обещал в следующий раз взять с собой нож.

   - Я клял её на чём свет стоит, - мрачно произнёс папа. - Она должна была отсохнуть и отвалиться от этого кедра. По правде говоря, я не был уверен, что не обделался.

   А дело было так. Он шёл от резчика с запасом деревянных гвоздей, с новенькой ставней под мышкой (украшенной узором из еловых лап. Сейчас к еловым лапам прибавились ещё и следы когтей), и с бочонком черничного варенья. Дорога шла через пролесок, и с обеих сторон доносилось конское ржание. Когда ты слышишь конское ржание и собачий лай, это значит, что ты дома. Особенно конское ржание, так как от собачьего лая подчас бежишь в самую глухую чащу. Папа знал историю про человека, которого так донимал собачий лай, что в конце концов он сам опустился на корточки, и стал лаять. А потом погрыз индюшат, и его посадили на цепь.

   Так вот, папа шёл по пролеску, которым соединялись две деревни (в сущности, это была одна деревня, просто очень разросшаяся. В каждой имелось по постоялому двору, и если кому-то надо было в Юмяске, в Худиксвилле ему говорили, что до соседской деревушки не менее суток пути, и предлагали ночлег. И наоборот), нёс под мышкой ставню и насвистывал песенку, когда из леса вышла рысь. А тут же и собаки лают, и лошади... одним словом, папа немного растерялся. Так, что навсегда позабыл четыре ноты в своей любимой песенке. Рысь растерялась не меньше. Она сообразила, что забралась в какую-то неимоверную глушь, но была очень молода, и надеялась, что тут хотя бы можно наворовать цыплят. Ну, и перед папой пасовать она тоже не собиралась.

   Схватка была жаркой. Когти застревали в ставне, от ближайшего дома бежали с оглоблей, но проваливались в снег по самые пояса, а оглобля цеплялась за всё подряд; алый язык казался папе жерлом печи, а рысий загривок, зажатый в кулаке, жёстким, как болотная трава.

   А потом он каким-то образом умудрился оказаться сверху, и хорошенько придавить незащищённый, белый в крапинку живот коленом.

   - Если бы ты надавил посильнее, - сказал ему сын со знанием дела, - она бы отхаркнула желудок.

   А дочка сказала:

   - Хорошо, что ты сохранил черничное варенье. Я так рада, папа.