Маленькое счастье. Как жить, чтобы все было хорошо

Не ушами – душой. Муж, жена, любимый или любимая, ребенок, друг настоящий, они отлично слышат, что мы о них говорим другим. Хотя их нет рядом! И вот нужно и можно жаловаться на их поведение или искать совета у врача или другого специалиста – это из любви, от заботы делается. Для их спасения иногда. И в этом случае отношения часто улучшаются, как бы сами собой. И что-то меняется к лучшему. А вот насмехаться и унижать за глаза – не надо. Называть бранными словами, рассказывать с издевкой про недостатки, обсуждать в кругу своих подруг, друзей, родственников, называя «эта идиотка», «этот козел» или еще хлеще – вот это плохо кончится. Не надо близкого делать мишенью острот или чужого осуждения. Отлично люди все чувствуют, хотя их нет рядом. Но подсознательно они все понимают. И отстраняются, утрачивают доверие и любовь. Стоит поругать грубо и глумливо близкого человека за спиной – и он отойдет на шаг. Потом – на два. А потом вообще уйдет – не сразу, но так и случается. Потому что порвутся тонкие невидимые узы любви и доверия – они очень легко рвутся. И одно дело – со специалистом искать выход и принимать решения. Другое – предавать словами того, кого любишь. Он все услышит. Не ушами – душой. И нечему удивляться потом…

Обычай такой есть —

жених должен на руках невесту перенести через порог ЗАГСа. Ну, так было принято. И в бедные годы, в последние советские годы, такая пара стояла рядом с нами: тощенький хлипкий жених в убогом костюмчике, похожем на школьную форму. Носатенький, с чубчиком, красные руки торчат из рукавов. А рядом невеста, выше его на голову, громадная, как, извините, Годзилла. Очень крупная невеста. В фате и в прозрачном платье, под которым явственно видна мужская майка-алкоголичка. И лицо такое угрюмое и усатое. Мощная, огромная девушка. Я понимала, почему у нее угрюмое лицо – всех невест несут через порог на руках. Там целая очередь была тогда! И невесты радостно и заливисто смеются. А родственники в кримпленовых одеждах аплодируют. Изящно, легко, красиво! А ее кто понесет, эту огромную женщину? Самой придется шагать разбитыми сапогами – из-под платья сапоги видны, большие, грубые… И свадебный марш заиграл – их очередь жениться! И этот хлипкий носатенький жених засучил рукава, крякнул, ухнул и взял невесту на руки! Приложил усилие. Он, честно сказать, как-то ее перекинул через плечо. Как мешок. И на полусогнутых ногах, шатаясь и мотаясь из стороны в сторону, перешагнул порог. Перенес ее! Жилистый такой оказался, сильный. И поставил невесту, и поцеловал ее крепко, весь красный и вспотевший. Все аплодировали! И мы тоже – с будущим мужем. А невеста стала красивая, розовая; она счастливо улыбалась во весь рот. И с блаженным восхищением смотрела на жениха. Наверное, они хорошо живут. Я так думаю. Он ее перенес. На руках перенес, потому что это – любовь. А любовь дает силы. И помогает видеть красоту. И приносит счастье и достаток тем, кто способен приложить усилие ради любимого человека. И на руках перенести через порог, неважно, толстого или худого, большого или маленького, здорового или больного, молодого или не очень – любовь на все дает силы. А другим – счастливый пример. От которого тоже появляются силы и желание аплодировать…

«Где были мои глаза?!» —

горестно кричит человек. А уже поздно. Один пожилой актер женился на молоденькой ветреной актрисе – старая как мир история. А жену бросил пожилую. Я читала блокадные дневники этого актера; ужас. Сначала он женой новой восхищался. А потом она стала все съедать сама. А ослабевшего старика ругать и корить. И отбирать у него хлеб, обманывать с крохами продуктов… Он слабеющей рукой вел свои записи в умирающем городе. И писал: «Где были мои глаза?» На месте были. В верхней части лица. И эти глаза обольстились свежестью и молодостью. И влечение в них горело. И страсть. И незачем было думать о страданиях близких или о лишениях; все было хорошо. И много денег и хлеба. Ему говорили, интеллигентно предупреждали, пытались образумить – куда там! Глаза с вожделением смотрели на юную красавицу. А больше ничего он не желал видеть. Человек ведь видит то, что хочет. И слышит то, что хочет. И понимает только то, что способен понять. Нет никакой пелены или слепоты; просто не хочется видеть и слышать. Люди были его глазами. Совесть была его глазами. Разум был его глазами. Но он смотрел только на то, что его привлекало. И что с ним стало – неизвестно, дневники обрывочны. Не стало сил писать дальше. Наверное, он погиб, бедный. В мирной жизни все развивается не так быстро и трагично, но если закрывать глаза и затыкать уши, можно попасть в плохую историю. Если не видеть очевидного – уж больно оно неприятно! – не слушать советов и предупреждений, не мыслить разумно, можно оказаться наедине с проблемой. И некого обвинять. Только горестно повторять: «Где были мои глаза?» Видели глазки, что покупали. Теперь ешьте, хоть повылазьте…

Так грустно сказал кто-то: