Видимо мое требование достигло ушей девочки, и она мгновенно прекратила выть, вцепившись в меня словно клещ. Уж не знаю, с ее ли помощью или координация немного улучшилась, но мне удалось воздвигнуть себя в нечто близкое к вертикальному положению. Не могу сказать, что дальнейшее передвижение далось легко, меня бросало из стороны в сторону как… сами знаете что в проруби, но общее направление совместными усилиями мы выдерживали. Идти пришлось долго, или мне так показалось, по пути пришлось форсировать несколько мелких кустов кавалерийским наскоком, ибо обойти их никак не получалось, главное дошли. Только вот куда дошли я так и не понял, но как только позволили, тело рухнуло на землю и сознание снова поплыло, как после хорошей попойки.
Воеводе Афанасию Савелову не спалось – вчера опять приехал посыльный из Якутска, мол, бывший благодетель, Гагарин Иван Петрович, напоминал про то, что хорошо бы было отблагодарить за должность высокую. С одной стороны вроде как и в самом деле надо, не за красивые глаза его воеводой оставили, а с другой… Где там теперь будет этот Гагарин? Не приведи Господи, не сумеет оправдаться и в опалу великую попадет, а дальше ниточка и к нему, нынешнему воеводе потянется. Что тогда? И промолчать не получится, Гагарин не один здесь, в сибирской земле проживает, у него везде свои глаза и уши, если не близкий родственник, то дрýги точно, и непростые там отношения – на деньгу немалую завязаны.
Афанасий и так и сяк прикидывал, как бы не токмо благодетеля своего задобрить, но и самому по миру не пойти. Ничего не получалось. Оставалось только опять купцов трясти, да содержание служивых в доход изъять, а это опасно. За купчишек можно не волноваться, никто за них не вступится, наоборот радоваться будут, что прищучили, а вот с казачками может получиться худо, вон, в нижней Ангаре, вроде как опять бунт учиняют. В Нерчинске еще при Гагарине недовольство вызрело, уже троих выборных требовать выплаты долгов в Иркутск казачки послали, последнего за малым не пришлось в поруб садить, уж сильно на язык дерзок оказался. И хорошо, что не посадил, потом, как благодаря этому удалось сделать вид, что нанесли ему казачки через своего выборного обиду большую, а раз так, то и не станет он им сразу долги отдавать. Впрочем, все эти уловки ненадолго, вот придет караван из Нерчинска за припасами, все и откроется… или не откроется, и тогда еще год можно будет служивых за нос водить, а там… А что будет там воевода примерно догадывался. Ну и ладно, все равно с такими поборами долго тут не усидишь.
Эх, грехи наши тяжкие. Савелов сел на лавке, и потянулся к кубку стоящему на поставце – в горле сушь, но как только живительная влага погасила разгорающийся в животе пожар, прошиб пот – жарко в избе, надо выйти наружу глотнуть ночной прохлады. Накинув на плечи кожанку, Афанасий толкнул дверь. Да, действительно полегчало. Где-то в темноте во дворе заворочался кобель, звякнув цепью. Спит себе спокойно зараза, только дорогущей цепью звенит, незлобно позавидовал воевода животине, а тут ночь не спишь, думы тяжкие одолевают. Хм, а куда это сторож запропастился?
И тут же, легок на помине, расслышал осторожные шаги на лестнице:
— Доброй ночи, Афанасий Тимофеевич, — тихо поприветствовал воеводу сторож, и тут же огорошил. — Беда у нас в Лисьем, горит село-то. Отряд Михайла уже час как туда отбыл, скоро должен гонца прислать.
Беда? Да какая же это беда, мелькнула мысль у властителя иркутской земли. Невелика потеря – Лисье это и так как бельмо на глазу, хлопот с ним больше, нежели пользы. А теперь еще и денег на отстрой придут просить. А вот хрен им, без них расходов хватает. Но вслух он, конечно, сказал совсем другое:
— Как гонец прибудет, пусть дьяку доложит.
Через полчаса сон, наконец, сморил воеводу, и проблемы горящего села его совсем не беспокоили.
В это время Степан Тропин пытался справиться с молодым конем – ну не привыкла еще животина к виду ревущего пламени, все рвалась куда угодно, но совсем не туда, куда направлял ее хозяин. Казак в очередной раз сильно потянул за поводья, пытаясь осадить паникующего коня. Не получилось, боевой друг резко отпрянул к краю дороги и из-под копыт на обочину покатился местный паренек.
— Зашиб! — мелькнула мысль, но кинуться на помощь он не мог, надо было убираться подальше от пожара, иначе он коня не удержит. Уже уходя дальше по улочке, Степан обернулся, паренек возился на земле и пытался подняться. — Нет, вроде живой, — успокоился казак.
Утром воеводу подняли как только рассвело:
— Афанасий Тимофеевич, вставай, беда у нас, — легонько толкнули его в плечо.
— Что? Чего случилось? — тряхнул головой воевода, прогоняя сон. — Я же сказал, пусть гонец дьяку доложит.
— Да тут другое дело, — возразил сторож. — Выходит Лисье-то не просто так сгорело, подпалили его, чтобы казаков отвлечь.
— Отвлечь? — подскочил Афанасий, — зачем?
— Оказывается Петрушка Иванов с ясачными бурятами, вчера вверх по Иркуту табун угнал. В Тунку прорваться хочет, а дальше в Монголию уйдет.