Малец

Но тут наметившуюся "перепалку" пришлось прекратить – к их калашному ряду подтянулись покупатели. Торговки сразу включили голосовую рекламу товара, и торговый пятачок потонул в многоголосице, мужикам только и оставалось, что проявлять терпение, потому как их голоса на фоне женских совсем не котировались. Лукерья в "хор" не включилась, не успела еще разложиться, и тем приятнее было, что около нее остановились сразу два покупателя, ожидая, когда торговка обустроится на месте.

— Эх, везет тебе, — завистливо вздохнула Бельчиха, глядя в спины покупателей, уходивших с торга с пирогами соседки. — Так до полудня расторгуешься, а мне тут до конца сидеть, и хоть бы глянули на мои баранки.

— Глянут еще, — усмехнулась Лукерья. — И не только глянут, твои баранки с полдня брать начнут. Сама же знаешь.

Так и проходил всегда день на торге, в основном все разговоры велись о предмете занятия, торговле, но и от новостей никто не отказывался:

— Караван из Нерчинска вчера пришел, дык пограбили его, шибко пограбили. Говорят, тати десяток воинов в охране побили, купец чтобы уйти семь возов бросил.

— Чего вез-то?

— Так знамо чего. Чего из Китая везут? Шелка, фарфор, чай.

— Господи, это же какой убыток купцу? А сколько отбили-то?

— Десятка два подвод будет. И раненых много, почитай все.

— Ох ты ж. А тати?

— А что тати? Караван в великой спешке уходил, сколько там этих татей полегло, кто знает. Только купец думает, что это и не разбойники то вовсе, а казаки напали.

— Казаки? Да как же своих-то резать?

— А вот так, казаки тоже разные бывают, иные очень даже между собой не дружат. А еще говорят Раздольное разорили, но там уже не казаки, а монголы отрядом через Тунку прошли.

— Да как же это, там же острог?

— А так, воевода казакам содержания не дал, так они из Тунки почти все в Нерчинск перебрались.

— Да не… Далеко монголам через Тунку, это скорее из большой Монголии отряд мимо Нерчинска прошел. Главное, чтобы до нас не добрались, а то ведь стены здесь только у кремля.

— Ну а иркутские казаки как?

— Наших отец Игнатий в обиду не дает, помогает монастырскими припасами – не дает по миру пойти.

— А слышали, как воевода по осени погорельцев из Лисьего погнал? Те к нему за помощью, а он их чуть ли не плетьми.

— Слышали. Вон они в землянках у Ангары ютятся, и не сказать, чтобы сильно бедовали, на паперти не стоят. Даже вон вдова с малолетними и то как-то умудряется жить.

— Это к которой Асата примаком пошел?

— Да какой он примак, разве ж в землянку примаком идут? А малец у казачки, сначала вроде болен головой был, все в селе его за дурочка считали, а после пожара за ум взялся. Да так взялся, что иному мужику не помешало бы с него пример брать. Да знаете вы его, зайчатиной здесь торговал.

— Погоди, так это Васька, что ли?

— Он, у него еще сестра такая бойкая, тоже иногда берестянками здесь торгует.

— Ага, знаем, берестянки у нее лепые, сама два туеска взяла. Хм. А по ней не скажешь, что из погорельцев, и одета ладно, и сапожки на каблучке.

— Да вон он, Васька, санки тащит – легок на помине. Чего-то торговать принес.

Торговки затихли, наблюдая как взопревший от тяжелой работы малец, затащил санки в рыбный ряд.

— Только лед стал, а он уже рыбы набил, — хмыкнула Лукерья.

— Возьмешь? — кивнула Бельчиха в сторону рыбака.

— Нет, — с сожалением ответила торговка. — Он на мои пироги не зарится, ему деньга нужна.

— Так за чем дело встало, деньги-то у тебя есть? — усмехнулась подруга. — А ему твои пшеничные пироги никак не потянуть – не купец.

Лукерья кивнула, а и правда, чего она еще от погорельца хочет? Да и про кузнеца она знала, Асата хоть и кузнец, но статью не вышел, поэтому и зарабатывать трудом много не может. Тут и покупатель подошел, последние пироги забрал, осталось только упаковать сани.

— Почем продаешь? — спросила она мальца, тыкая пальцем в некрупного осетра.

— Этот три копейки, — кивнул он на выбранный улов. — Большой пять.

— Три? — усмехнулась торговка. — Маловат он для трех-то.

Рыбак пожал плечами:

— Сейчас по морозам, мало рыбу бьют, тяжело, потом, когда потеплеет и ловля сетью пойдет, цены пониже станут. А пока дешевле трех опустить цену не могу, лучше тогда совсем не продавать.

— Ишь ты, — подивилась Лукерья рассуждением мальца, и ведь прав стервец, на пятачке сейчас свежей рыбой никто не торговал, соленая, копченая, вяленая, а свежей нет. А тут сразу видно, что рыба только что из реки, у парочки еще жабры шевелились, можно было, конечно и подождать с месяц, но рыбки хотелось сегодня, да и рыбный пирог, даст Бог, хорошо разойдется. В общем – дорога ложка к обеду.

— Хорошо, давай которую за пять, — решилась она, доставая из складок платья тощий кошель.