Малец

— О них еще будет время подумать, только сомнение в их вере есть, вон, хозяйка твоя, с малыми детьми такой скрыт построила, что иной дом хуже будет, а у них двое мужиков сил пожалели, с земляными стенами зиму бедуют. Помереть, конечно, не дадим, но за помощь потом крепко спросим.

А, ну понятно, кабальные условия займа не вчера родились, потом поговорю с соседями, чем им эта благотворительность грозит, в Сибири хоть и не холопят, как в центральной России, но тоже ничего хорошего. Лучше мы им сами всем миром поможем, а то будут потом всю жизнь на дядю отрабатывать, и что обидно, мужики вполне работящие, но не умеют они ничего кроме как на земле работать, от того и попав в непривычные условия не могут нормально прокормить свои семьи. А обратиться за помощью к соседям гордость не позволила, я вон поначалу к ним заячьи тушки таскал, так Фома меня так обматерил, что я после этого к ним ни ногой, уговорил Голеню, чтобы за мой счет хотя бы детей подкармливал.

— Говорят твой сын хороший печник, — между тем продолжила инокиня. — Видела я, какую лепую печь он у соседей сложил. А у себя чего ж не стал?

Асата пожал плечами:

— Какой он печник? Делу его никто не учил, а печь у соседей красивей, потому как вторую он у них сложил. Второй раз-то, оно всяко лучше получается.

— Так не бывает, — Александра в отрицании чуть мотнула головой. — Все равно должен был кто-то хоть бы раз показать. Но да ладно, мне говорили, что до пожара он умом ущербен был, так это, хозяйка?

— Был, — подтвердила мать. — С самого рождения, так и до прошлого лета. Даже говорить не умел, а при пожаре он на пути казацкого коня оказался, и ушибся головой сильно, так с этого дня в ум и вошел.

Интересно, как долго они обо мне в третьем лице судачить будут? Оказалось недолго:

— Этот? — инокиня взглядом указала на меня, и после согласного кивка хозяев, принялась рассматривать мою физию, ища признаки дебилизма.

И чего я теперь должен делать? Смутиться и плетеным шлепанцем пол ковырять? А может, лучше в носу поковыряться и расплыться в неуместной улыбке? Мне ее внимание вовсе без надобности. Нет, лучше ничего не делать, буду просто стоять и тупо смотреть, вроде как взрослые разговоры меня не касаются.

— Ну а сам-то, чего думаешь? — наконец не выдержала Александра.

Изображаю полную растерянность, и вопросительно смотрю на мать.

— Не молчи, — кивнула она мне. — Отвечай, коли спрашивают.

— Так откуда мне знать чего я думаю? — начал я обиженным тоном. — Коли б спросили чего, тогда бы и думать начал.

— А ты значит думаешь только тогда, когда тебя спрашивают? — губы инокини тронула чуть заметная улыбка.

— Ну да, — задумчиво почесал затылок. — А так зазря, к чему лишний труд?

Тут уже улыбнулись все.

— Хорошо? — согласилась женщина. — К семи прибавить три, сколько будет?

— Так по-разному может получиться, — я снова почесал затылок. — Ежели к семи копейкам прибавить три, то получится один… гривенник, а ежели к семи палочкам прибавить три станет десять.

— Правильно, — ободряюще кивнула Александра. — А вот реши такую задачу: добыл ты дюжину шкурок беличьих, треть надо отдать мытарю, остальные в приказе сдать надобно, но там, за две шкурки дают пять копеек, сколько ты всего получишь за шкурки?

Задачка плевая, любой местный ее за секунду решит, но мне нельзя, поэтому изображаю великое движение мыслительных процессов в своей черепной коробке:

— Если правильно считать, то двадцать копеек, — выдал я результат. — Только кто ж мальцу, все деньги по правильному счету даст?

— Растолкуй, — насторожилась инокиня.

— Дык тут все просто. Шкурки-то беличьи разные, одна ровная шелковистая, другая чуть побитая, третья вообще с краю неровна. А мытарь только хорошие возьмет, мне похуже оставит. В приказе приемщик хорошую цену тоже не даст, в шкурках изъян начнет искать и цену снижать, так что будет хорошо хоть десять копеек выгадать.

— Ах ты вон оно про что, — усмехнулась Александра. — Тут все правильно, это в любом деле свои заморочки. Ты лучше скажи, кто тебя счету учил?

— Дык на торгу учили, тоже задачки разные задавали.

— И давно на торг ходишь? — прищурила инокиня глаза.

— Почитай месяца три, раза по два на седьмице. Рыбу продаю, зайца, иногда шкурки пошитые.

— А поделки берестяные, тоже.

— Нет, — замотал я головой. — То сестра моя, Дашка. Она у нас по бересте мастерица.

— Пусть так, — кивнула Александра. — Будем считать, что Бог в милости своей в тебе разум пробудил, а посему должен ты в труде свой ум держать, — и уже обращаясь к Асате, добавила. — Если ума к следующей зиме у него прибавится, помогу в школу при батюшке пристроить.

Чего? А на черта мне это надо? Закон божий до посинения учить? Грамоте учиться я вроде не против, потому как действительно надо разобраться с этими фитами и ятями, а в остальном…

Еще несколько дежурных вопросов и гостья засобиралась в обратную дорогу. Вот и замечательно, попутного ветра в… Э-э… спину. Перед уходом она еще раз внимательно на меня глянула, как рентгеном просветила, еле успел святую простоту на харе изобразить.