Малина Смородина

– Вот это да… Чего ж ты мне сразу-то не сказала? А я тут, как дура, опытом делюсь… Ты это… Ты забудь, что я тебе сейчас о всяких там сомнениях наговорила! Костер не костер, постель не постель… Конечно, фигня все это, если он богатый. Эх, и свезло же тебе, черт… Заживешь теперь как белый человек. Главное, смотри, чтоб не обманул. У них, у богатых, с этим как дважды два…

– Люсь! Ну что ты заладила – богатый, не богатый! При чем тут его богатство, не понимаю? Он же в первую очередь человек, мужчина…

– Да ладно, не понимает она! Человек, мужчина… Дурочку-то из себя не строй! Могла бы и сразу сказать, чтоб я лишний раз сердобольностью не разорялась!

Быстрый Люсин взгляд мазнул по ее лицу, и тут же будто высеклась, сверкнула коротким сполохом искорка отчуждения. Маленькая такая искорка, пробежала и погасла, оставив после себя запашок тяжкой неловкости.

– Я пойду, наверное, Люсь… Поздно уже, засиделись.

– Иди, раз засиделись. Что ж. А я, главное, еще шубу ей предлагаю купить, вот идиотка какая! У тебя, поди, сейчас этих шуб будет, хоть задницей ешь…

Обиженно пыхтя, Люся молча прошествовала за ней в прихожую, не прощаясь, с силой захлопнула дверь – так вот тебе, дорогая! Иссяк в твой адрес поток искренней доброжелательности, уж извини. Захлебнулся неприятием твоего потенциального «обогащения». Да и где нам, простым плательщикам кредитов, такие дружбы водить…

Медленно спускаясь вниз по лестнице, она недоуменно пожала плечами. Стало быть, закончилась дружба. А жаль. И замужества еще как такового нет, и дружбы уже нет. Ерунда, в общем. Глупость полная.

Открыв своим ключом дверь, она вошла в прихожую. Тихо, темно. Женька уже спит, наверное. Прокравшись осторожно на кухню, включила свет, огляделась зачем-то, будто впервые увидела скромную, но милую сердцу обстановку. Нет, и в самом деле, откуда у людей берется бешеная страсть к постоянному и скоропостижному бытовому обновлению? Ей-богу, непонятно. Вот, к примеру, ее старый кухонный гарнитур стоит, от бабушки еще достался. Дерево, обшитое белым пластиком. И ничего ему с годами не сделалось, стоит и стоит, привычный глазу, исполняет свое кухонное предназначение. И еще сто лет простоит. А что, кому он мешает? Шкафы, они и есть шкафы.

Или вот холодильник, например. Старенький, уютный дедушка-друг. Старается, урчит, работает. И зачем бы она по поводу нового холодильника стала убиваться, если этот работает? И телевизор, и стиральная машина… Что, в новом холодильнике будет еда вкуснее, а в новом телевизоре – передачи интереснее? Чего уж так сильно нового и крутого вожделеть, зачем вкладывать столько душевных страстей в обычное исполнение бытовых функций? Честное слово, глупо как-то. Все-таки страшная эта штука – вожделение. Наверное, как злая зараза, въедается в кровь и командует потом человеком – купи, купи! Денег нет, так в кредит возьми! Не важно, как отдавать его будешь, главное – купи, приобщись к миру имеющих!

А может, это она такая глупая, чего-то не догоняет в этих страстях приобретательства. У каждого – свои тараканы в голове, чего удивляться? Она вот, наоборот, всегда любила старые вещи, привязывалась к ним энергетически. Даже как будто договаривалась с ними, чтобы служили подольше, не доставляя хлопот с ремонтами и починками. Они и впрямь верно и преданно служили. А когда приходил срок, она благодарила их за хорошую службу совершенно искренне. Потом подолгу к новой покупке привыкала, снова договаривалась и снова привязывалась. Может, все это тоже не очень хорошо, кто знает?

На стене заворошились потугами старенькие часы – сейчас кукушка выскочит, вытянет смешно шею. Тоже, между прочим, птичка родная, привычная. Ого, а птичка-то, похоже, полночь прокуковала! Ничего себе, давно уже спать пора…

Сна хоть убей не было. И мыслей хороших тоже не было. Крутились в голове обрывки какие-то из прошлой жизни, по содержанию незначительные. Наверное, и вся ее жизнь была такой вот, не очень значительной. Обыкновенной была, трудной, конечно, но и несчастной ее тоже не назовешь. Сама здорова, ребенок здоров, в хорошем институте учится – чего еще? Ах да, еще два часа утреннего счастья в этой жизни есть. Кофе, окно, йога, малина-смородина. Удовольствие от солнца, дождя, снега, быстрой легкой ходьбы. Да, свобода же от всякого приобретательского вожделения еще есть! И не приведи Господь, если б с ней не случилось этой свободы! И собственное достоинство тоже есть, и самообладание, этими дарами тоже Господь не обидел. Может, и не надо ей никакого замужества, а? Тем более богатого? Может, там, в замужестве, совсем другие жизненные законы и ценности? Возьмет и потеряется в них, тоже научится вожделеть да искушаться, исходить приобретательской страстью? К тому же и опыта у нее нет, Люся права…

Тут же всплыло в памяти насмешливое лицо Павла Сергеевича Жука, сощурилось сердито глазами – я тебе покажу, мол! Ишь, засомневалась! Это в трудовую незамужнюю жизнь вписаться трудно, а в ту, которую я тебе предлагаю, – нет проблем…