Малиновый пеликан

– Именно Рашка, – повторил он, – и другого названия ваша страна не заслуживает. Власть воровская, парламент ублюдочный, суд продажный, народ рабский.

– Ну, насчет власти, парламента и судов возражать не буду, – сказал я, – оскорбления народа не потерплю. Народ у нас самый добрый, самый открытый и главное, что самый духовный.

– Какая чушь! – возмутился мой собеседник. – Кто вам это сказал, что вы самые-самые, если вы в своей стране никак человеческого порядка не наведете? Мнительные, хитрые, коварные, подозрительные, мстительные. Все время вам кажется, что вас, наивных и чистых, кто-то хочет обидеть и не считает за людей. Тут, между прочим, такой парадокс, что если вам все время кажется, что вас не считают за людей, то вас за них считать и не будут. Вы этого не понимаете и продолжаете искать, на кого бы обидеться и эту обиду выразить каким-нибудь вооруженным способом. А ваша духовность – откуда она? Вы семьдесят лет проповедовали безбожие, преследовали священников, рубили иконы, церкви превращали в свинарники и хранилища гнилых овощей. И уж если искать тех, кто плохо относится к вашему народу, так вы сами хуже всех сами к себе и относитесь. Ваши правители вас грабят и вас же презирают за то, что вы все это терпите. Вы любите ваших правителей, и правители именно поэтому считают вас дураками. Они-то сами понимают, что их любить не за что. Таков режим, которому вы служите.

– Я ему не служу, – сказал я.

– Еще как служите, – отвечал он. – Пенсию получаете? Коммунальные услуги оплачиваете? У врачей лечитесь? Значит, служите. А еще то, что не бежите от него, значит, тем самым обманываете людей, делая вид, что здесь можно жить.

– Глупости говорите, – наконец-то вмешалась моя половина, – Петр Ильич никогда не делает вид, что он что-то делает, чего он не делает. И он не делает вид, что живет, а живет. И кроме него в нашей, как вы говорите, Рашке живут еще сто сорок миллионов человек. Живут, а не делают вид. Понятно вам?

Мистер вздохнул:

– Мне понятно то, что вы сами не понимаете и все ваши сто сорок миллионов не понимают, что вы уже давно не живете.

Сказав это, он снова улегся на уже освоенное им ложе, пристегнулся и тут же захрапел, будто этим храпом подвел черту под всем сказанным. А меня снова заставил задуматься. Я задумался, и мысли меня посетили нехорошие. Я не согласился с тем, что мы не живем. Наоборот, мы очень даже живем, и, как все другие, живем надеждами на перемены или на смерть. И вот почему. Мы своих правителей не выбираем и не можем рассчитывать на то, что один, отслужив свой срок, достойно уйдет и его место займет другой, нами избранный. Но мы народ терпеливый, мы не избираем, но ждем. Ждем, когда этот умрет, в надежде, что вновь пришедший будет лучше ушедшего. А потом мы ждем этого вновь пришедшего, когда он станет опять ушедшим. Ждем.

С этой мыслью я опять заснул, но сон мой был некрепок. Очередной раз приоткрыв глаза, я увидел, что Варвара спит, а этот самый Иван Иванович, или Джонсон энд Джонсон, или черт его знает, как он на самом деле называется, склонился над Зинулей, и они о чем-то шепчутся, впрочем, довольно громко. Полагая, очевидно, что я или крепко сплю, или глухой, не услышу. А у меня, несмотря на мой возраст, слух еще, как говорится, отменный. Я напрягся и услышал, что она называет его муженьком, Ванюшей и котиком, а он ей рассказывает, что там, где он работает, научный эксперимент полностью завершен, перевоплощение практически состоялось, режим дня у него (у того, о ком они говорили) остался практически прежним, но изменился рацион в пользу рыбы. Затем была недолгая пауза, и вдруг этот человек заговорил обо мне. Кивнув в мою сторону, он спросил у Зинули:

– Ну, а этот-то что?

– Что ты имеешь в виду? – спросила Зинуля.

– Не понимаешь, что ли? Думаешь, правда, случай серьезный?

– Серьезней не бывает, – уверенно отвечала Зинуля.

– Энцефалит? – переспросил он с надеждой.

– Насчет энцефалита не знаю, но признаки боррелиоза налицо.

– А спасти можно?

– Если вовремя оказать необходимую помощь…

– А ты, – перебил он ее, – постарайся не вовремя. Не спеши.

– А никто и не спешит. Ты же видишь, ездим кругами туда-сюда, колеса прокалываем, попутчиков подбираем.

Не могу передать, как я был потрясен услышанным. Оказывается, все, что со мной случилось, это была здорово разработанная хитроумная операция. Сначала засадили в меня клеща. И вот почему они сразу прилетели на мой вызов. Потому что боялись, как бы другая «Скорая», опередив, не привезла меня в Тоцк, где клеща извлекли бы в момент и избавили меня от возможных последствий. А они тут же прискакали, объявили, что Тоцк меня не берет, якобы потому, что я не академик, и взялись везти меня по самой длинной и запутанной дороге в надежде, что за это время инкубационный период пройдет и клещ сделает свое дело.

Я так разволновался, что мне стоило большого труда не выдать себя.

Бред реальности