Малиновый пеликан

Всеобщее восстание (Бурные аплодисменты).

Ничего не делать (Бурные аплодисменты).

В конце концов под бурные аплодисменты пришли к решению провести марш миллионов человек на пятьсот, участие в интересах массовости разрешить всем, но не допускать никакого экстремизма, гейства и педофильства. И лозунги допускать исключительно мирные: «Перлигоса на нары!», «Думу распустить и подвергнуть…» – я не понял чему, то ли люстрации, то ли кастрации. «Чиновникам тюрьма! Олигархам смерть!»

Вот так все постановили и уже взялись писать резолюцию, когда на трибуну вскочил человек с лицом кавказской национальности и усами с концами, закрученными за уши. Он поднял руку. Галдеж прекратился.

– Джентльмены, – обратился он к аудитории с грузинско-американским акцентом.

– Кто это? – спросил я свою соседку, ту самую, с презервативами в косичках.

– А вы не знаете? – удивилась она.

– Стыдно не знать, – заметил бритоголовый с серьгой.

– Это, – сказала девушка, – наш великий учитель и наставник Акакий Торквемадзе. Грузинский специалист американского госдепа по оранжевым революциям.

– Джентльмены, – повторил Торквемадзе, – братья и сестры! К вам обращаюсь я, друзья мои.

Все замерли. Торквемадзе отхлебнул воды из стакана.

– Вы меня извините, я явился к вам из цивилизованного мира и поэтому, может быть, не все понимаю, не понимаю, например, о чем вы сейчас договорились. И кто вы есть, оппозиция или послушное стадо баранов? Какой митинг, какой марш, какое шествие? Вы уже митинговали, маршировали, шествовали и гуляли с синими ведерками, белыми ленточками в оранжевых курточках. Вы делали это мирно, вы ходили по бульварам, улыбались друг другу, улыбались полицейским, и полицейские улыбались вам и били вас дубинками по башке. Вы радовались тому, как много вы видели красивых открытых приветливых лиц. Нет, я ничего против такого препровождения времени не имею. Прогулка на свежем воздухе, что может быть полезнее? Разве что бег трусцой. И если вам все это нравится, пожалуйста, продолжайте на здоровье, но за свой счет. Вы должны отчетливо понимать, что госдеп за пустые прогулки денег не платит. Он платит только за реальные дела, а реальным делом сейчас может быть… – он поискал глазами меня, нашел и указал пальцем… – как правильно говорит коллега, может быть только революция. Все эти ваши разговоры и опасения, все ваши заклинания, что только не революция, ничего не стоят. Каждый нормальный человек, который изнутри или снаружи следит за событиями в вашей стране, видит, что здесь без революции ничего сделать нельзя. Вы посмотрите, что у вас происходит. Вся страна погрязла в коррупции. Не только чиновники, а все, все. Коррупция с самого верха до самого низа. Воруют все. Те, кто вверху, тащат миллиардами, те, что внизу, чего-нибудь по мелочи, детали каких-нибудь агрегатов, мешок картошки, кусок мяса. Вашему Перлигосу скучно стало жить просто так, и он при вашем согласии и одобрении затеял сразу несколько войн. Но дело не только в нем. Если вы отправите его в отставку или на нары, ничего не изменится. На смену этому Перлигосу придет другой Перлигос, но система останется та же. Значит, надо сломать весь механизм этой системы, самых отъявленных воров посадить, а других заменить честными людьми.

– А где их взять? – выкрикнул кто-то с места.

– Если нужно, – пообещал Торквемадзе, – честных людей пришлем из Грузии, из Америки, из Одессы. – И, превратившись вдруг в Джонсона энд Джонсона, продолжил с американским акцентом: – Поэтому нужна революция. Если вы ее совершаете, госдепартамент будет заплатить вам много деньги. Больше, чем вы можете украсть на своей работе. Но вы должны показать, что вы способны на революция. (Аплодисменты, крики: «Способны! Способны!»)

На стене высветилась большая карта Москвы, и Джонсон энд Джонсон лазерной указкой показал, как, куда и откуда должны идти восставшие массы и где им надлежит слиться в единый штурмующий поток. Какой-то человек с крупными седыми кудрями поднялся со своего места с вопросом, как будет идти оплата: за общее участие или за конкретные действия.