— Друзья, кто мы такие? — прокричал Роб Гиллсон, капитан команды. Он гордо возвышался перед нами — шесть футов четыре дюйма сплошных мышц. Все заголосили в ответ. Один второкурсник споткнулся и упал с трибуны. Его друзья принялись смеяться над ним, но Гиллсон угрожающим взглядом приказал им заткнуться. — Вот мы снова здесь, на Трафальгаре, готовы к началу сезона, который станет величайшим в истории школьной команды! — Его голос был глубоким и звучным, и вкупе со стальным взглядом он мгновенно взвинтил атмосферу до точки кипения. Вся школа встала, обнявшись и слушая капитана. Дождь зарядил сильнее, но никто этого словно не замечал.
— Мы больше уже не мальчики. Завтра мы будем сражаться как мужчины. И победим, лишь если вы будете на нашей стороне. Говоря «вы», я имею в виду не кого-то из вас и не большинство из вас, но всех вас! (Громкие аплодисменты и топот.) Вы нужны нам! Это вы в минуты борьбы будете вселять в нас силы своими голосами! Так произнесите же снова свой боевой клич!
Мы закричали еще громче — на этот раз эхо было похоже на рев истребителя, пронесшегося над долиной. Адреналин кипел в моих жилах. Хотелось что-нибудь сломать. Мои зубы были стиснуты, левая рука сжимала плечо Бешеного Пса, а правая — Верна. Малёк был готов порвать всех!
Ребята из сборной старшеклассников потихоньку разошлись и зашагали к школе. Нападающий Оливер Браун вернулся на поле потренировать удар. Болельщики с трибун, разгоряченные своими кричалками и полуобмороженные на ужасном холоде, принялись гоняться друг за другом. Бешеный Пес напал на Верна и Геккона, которые смотрели, как Браун забивает голы. Затем Рэмбо повалил на землю Бешеного Пса. Тот погнался за ним, но Саймон поставил ему подножку. Вскоре и Саймона повалили. Мальчишки бегали, кричали, смеялись и пытались надавать друг другу тумаков. Никогда еще дух школьного единства не был так силен.
29 апреля, суббота
За завтраком Пи-Джей Лутули отвел меня в сторонку и сказал, что Глокеншпиль немедленно вызывает меня в свой кабинет. Сперва я подумал, что это шутка, но одного взгляда на лицо Лутули было достаточно, чтобы понять, что это не так. С бешено бьющимся сердцем, весь в холодном поту, я зашагал через двор к кабинету директора, проигрывая в голове события последних нескольких дней. Не иначе как у меня большие неприятности, а то меня бы не вызвали. Секретарша Глока проводила меня в его кабинет и, видимо заметив мой ужас, погладила меня по плечу, прежде чем закрыть дверь.
— Садитесь, Мильтон. — Глок удобно расселся в кожаном кресле, расстелив перед собой газету. Он жестом пригласил меня сесть на стул по другую сторону стола. — Только подумайте, этот идиот считает, что сегодня мы проиграем школе Линкольна! Прошли те дни, когда местными газетами заведовали наши бывшие выпускники. — Он вздохнул, сложил газету и прямо посмотрел на меня: — Не надо так бояться, мальчик мой. Ты же не сделал ничего плохого, не так ли?
Я покачал головой и что-то пропищал в ответ.
— Вот и хорошо. Я вызвал тебя потому, что ты, видимо, произвел немалое впечатление на моего дорогого друга Джонни Криспо. В завещании он попросил тебя спеть куплет из его любимого псалма, «Иерусалим», на своих похоронах. Завтра утром после службы мисс Робертс с тобой порепетирует. Похороны во вторник. Спасибо, Мильтон. Можешь идти.
Когда я вернулся за стол, члены Безумной восьмерки по-прежнему гадали, с какой стати меня вызвали к Глоку. Гоблин уже принимал ставки: Рэмбо поставил один ранд на то, что меня выпорют (десять к одному), Саймон — два бакса на то, что я докладываю на Щуку за издевательства над нами (двадцать к одному). Узнав, что меня попросили спеть на похоронах Криспо, они были просто поражены. Прикарманив выигрыш, Гоблин признался, что если бы кто и предположил такое, это была бы ставка сто к одному. (Выходит, по его мнению, я в пять раз больше похож на стукача, чем на исполнителя церковных псалмов!) Жиртрест повинился, что съел мой омлет с беконом, пока меня не было, — подумал, что после встречи с Глоком я завтракать уже не захочу. По правде говоря, при мысли о том, что придется петь соло на похоронах Криспо, у меня действительно пропал аппетит.