— Это неуместно поминать здесь, — сказал быстро Иоанн. — За надменность свою они понесут кару, однако самому мне негоже про то рассуждать. Как ты думаешь, князь Андрей?
— Новгородский наместник есть князь Глинский, племянник Михаила Львовича, ничем Густаву Вазе в знатности не уступающий. Русский князь не чета шведскому королю. Рюриковичи и Гедиминовичи старее почти всех родов, ныне здравствующих!
Курбский высокомерие природное подкреплял образованностью и знанием истории, открыто соперничая с Иоанновой начитанностью. Царь читал и писал скверно, но зато имел выдающуюся память и слух, улавливающий все нюансы чужой речи.
— Русские князья подобно Густаву Вазе волами не торговали и силой престол не захватывали, — заключил Курбский.
«Не надо бы государю, — мелькнуло у Малюты, — позволять князьку выхваливаться. Он только холоп царский и до той поры князь, пока верно служит». Только милость царя делает князя князем и властелином в собственном уделе. С каждым днем Малюта убеждался в правильности мыслей, внушенных Иоанном. Такого государя поискать надо. Какая мощь! И какой ум! Умом Иоанн завораживал Малюту. Он готов был на все ради государя. Как правит! Каких хитрецов обошел! Сколько непокорных головы на плахе сложили и еще сложат! А Московия между тем крепнет и сияет драгоценным блеском далеко за пределами исконных владений. Нет, за такого государя он, Малюта, в огонь и воду. Не Бог ему судия, а царь. Именно — царь!
Иван Михайлович Висковатов после недолгой дискуссии продолжил чтение:
— «Не хотел сноситься с новгородскими наместниками, знаменитыми боярами великого царства. Если не знаешь, какой Новгород, то спроси у своих купцов: они скажут тебе, что его пригороды более твоего Стокгольма. Оставь надменность, и будем друзьями».
«Оставь надменность, и будем друзьями»! Истинное величие не знает пустой и ложной гордыни. Истинному величию и силе гордыня не нужна. Присутствующие — князья, бояре, воеводы и простые дворяне вроде Малюты, только недавно приблизившиеся к Иоанну и получившие право переступить порог его покоев не в качестве холопов или стражников, замерли, ощущая какой-то неизвестный дотоле подъем в груди. Малюта тогда еще не знал, какую роль в его жизни, вернее, смерти сыграет Вейсенштейн, лежащий на пути из Дерпта в Колывань, не предугадывал и то, какую муку он сам принесет Новгороду и новгородцам, однако — пусть и не отдавая себе отчета в том — он уже уверовал, что пойдет на Ливонию войной и сделает все, чтобы эту войну выиграть. Чтобы выиграть войну, нужны деньги. А где их взять? Кто их даст государю? Но Малюта и здесь не усомнился, что добудет средства для ведения боевых действий во что бы то ни стало. Так, не ведая ничего, что произойдет в будущем, и вместе с тем каким-то звериным чутьем, внезапно и невольно, прозревая это будущее, он слушал Иоанновы слова, обмирая от непереживаемого ранее восторга. Он мог бы есть не на золоте и серебре. Он охотно хлебал бы варево из деревянной плошки. Он подставил плечо государю вовсе не потому, что надеялся на хорошее жалованье, дарованную вотчину и прочие богатства. За совершенно иным он явился сюда, и в том не чета многим — Шуйским, Оболенским, Захарьиным и даже Адашевым, кои кичились собственным бескорыстием, но соблюдали между тем строго карьерные и материальные интересы семьи и своего клана. А клан Адашевых представлял нарождающуюся бюрократию, тесно связанную с военной верхушкой и слоем придворных, которые получили образование и имели правильное, хотя и отличающееся от европейского суждение о функционировании государственной системы в условиях средневекового социума.