Малюта Скуратов. Вельможный кат

— Бога не трогай, изменник и братоубийца! — воскликнул Малюта. — Сознавайся, пока час твой не пробил! Чай, забыл, перед кем стоишь? Ты на суде, а не на пиру. Твое место на дыбе в застенке, а не на воле. Сколько христиан на тебя показало — ты всех лжецами обругал! По-христиански ли это? Государь тебя врагом объявил, а не братом, вины твои представив не голословно, но ты судом пренебрегаешь и как змея подколодная ведешь себя. Честно ли это, князь?

— Хорош суд! — вырвалось у Старицкого. — Схватили невинного человека и мытарят. Позора лишнего не желаю, потому перед вами и ответ держу. Только разве это суд? Опричники твои моих слуг еще в Старице побили. Соглядатаи опричные возле меня пчелиным роем вились в Нижнем Новгороде. В слободу не пускаете. Здесь войском обложили, что псари волка.

— Зови княгинюшку, князь Владимир! К ней тоже вопросы имеются, — приказал Малюта. — Она поумнее тебя будет. Смекнет что к чему. Может, тебе совет мудрый подаст. Простит нас, грешных, что мы почивать ей спокойно не дали.

IX

Ночью, когда опричники ямскую станцию в кольцо брали, крепко шумели — в литавры били, на трубах играли, «гойда! гойда!» кричали. Княгиня давно сон с себя стряхнула, оделась и у дверей ждала. Когда позволили войти в горницу, где суд над мужем чинили, сразу явилась. Лицо и фигура княгини несли на себе печать благородной фамилии, к которой она принадлежала. Князья Одоевские служили при Иоанне III Васильевиче, были весьма воинственны, отчий край берегли, давая отпор литовским набегам. Одного из них, князя Семена Одоевского, литовцы убили в приграничном сражении. Князь Роман Иванович Одоевский вместе с князьями Трубецким, Воротынским и Оболенским при послах состояли и к первейшим русским родам относились, владея городом Одоев и другими посадами. Настолько они были знамениты и богаты, что татарский хан Менгли-Гирей через гонцов своих нагло требовал у деда Иоанна:

— Исстари одоевских городов князья давали нам ежегодно тысячу алтын ясаку…

Однако получил резкую отповедь от великого князя:

— Князья Одоевские нам служат, мы их кормим и жалуем своим жалованьем, а иных князей Одоевских жребии за нами!

Судьба же князя Никиты Одоевского еще скрывалась во тьме. Княгиня поклонилась опричникам и через силу произнесла слова гостеприимства:

— Слуги царские! Милости просим в наш дом.

Малюта усмехнулся, но злую речь чуть пригладил:

— Вот муж твой князь Владимир, несмотря ни на какие увещевания, не желает сознаваться в содеянном. Может, ты, княгинюшка, ему что присоветуешь? Разошлют вас по монастырям, ежели умолишь пресветлого государя, а там хоть и не сладко живется, но все-таки дышать будете. Сознайтесь в умысле злом — иного пути у вас нет. А не сознаетесь — предстанете перед очами царскими. С государем иной пойдет разговор. Не захотели с Малютой да с Грязным по-доброму дело вести, так царский гнев в полную меру испытаете!

— И с грозным царем лучше беседу вести, чем с его неразумными холопами, которые оговорам верят, петлю потуже затягиваю да псов кровожадных натравливают на людей невинных да детей малых! — воскликнул в отчаянии князь Старицкий.

В тот момент дверь распахнулась, и в комнату вбежала девочка, еще не подросток, чертами и лепкой личика вылитая копия матери, с большими голубыми глазами отца. Бросилась она к нему и прижалась лицом к коленям. Малюте приходилось и над детьми расправу творить, однако, признаться, не любил он ни жизни их лишать, ни в чужие руки отдавать. Между тем Иоанн между преступником осужденным и его семьей различия не делал. Яблоня от яблони недалеко падает. Если выдергиваешь дерево, то с корнем. Не выкорчуешь пень, оставишь — не ровен час, зазеленеют на нем побеги, укрепятся, пойдут в рост и вширь: такой дубок вымахает — не остановишь. Ненависть затаит, а когда час подойдет, и старая обида вспомнится. Малюта дал знак опричнику Болотову. Девочку поднял опричник Болотов и пошел с ней в сени.

— Ну как хотите, князь и княгиня прегордые! Видно, злодейство в самом сердце гнездо свило. И Ефросиния такая. Сколько вам, Старицким, милости ни было отпущено — все мало. И из тюрьмы вас освободили, и новый удел государь вам дал, и на первых местах вы у него сидели, и войском князь управлял. Да что войском! И Москву вам доверяли! Пусть теперь государь вас судит.

А государь их уже ждал в своем покое, встретил без волнения — почти равнодушно, не оскорблял двоюродного брата, не бился и припадке гнева, выслушал с вниманием Малюту и Грязного, задав только один вопрос:

— Не покаялась грешная душа?

— Нет, не покаялась, пресветлый государь! Все князь отрицал! — удостоверил Малюта.

— Так тому и быть! И княгиня смолчала?

— Государь! — произнесла с достоинством княгиня, взяв мужа за руку и вместе с ним опускаясь на колени. — Яви свою милость! Во многом, быть может, мы и повинны, но погибели твоей, видит Бог, не желали. Не угодны мы тебе, пресветлый государь, прикажи нам Бога молить в монастырях под управлением верных тебе игуменов. Не проливай кровь дочери нашей, дитя совершенно невинного.

Иоанн иронично усмехнулся: