Малюта Скуратов. Вельможный кат

Беседа, при которой присутствовал Малюта, тянулась долго. Царь вспоминал различные способы казни, и получалось так, что большинство предпочитало кончину безболезненную и для того, чтобы ее добиться, шли на крайние меры вплоть до самооговора, жертвуя и честью своей, и будущим семьи. Малюта настолько привык к пыткам, что они не казались ему чем-то ужасным и непереносимым. Неужели боль нельзя перенести? Он считал людей, спущенных с дыбы в обмороке, слабыми и лживыми, хотя выдержавших его пытки было совсем мало. Пытки вошли в привычку, чувства притупились, и ничего необыкновенного он в них не видел. Иногда он даже вздыхал с облегчением, когда подозреваемый сознавался быстро и не вынуждал вздергивать на дыбу. Возвращаясь домой на Берсеневку, лаская дочерей и сына, обсуждая хозяйственные дела с женой Прасковьей, Малюта отходил душой. В подклети сидели арестанты, но он нередко в последнее время забывал о мучениках, приступая к розыску только после неоднократных напоминаний помощника верного Булата. Он никогда ничем не болел и удивлялся про себя жалобам Иоанна на здоровье, подозревая царя в хитрости, когда тот ссылался на недомогание. Он больше не испытывал удовлетворения, входя в застенок. Застенок ему надоел — хотелось иных радостей в жизни.

Не успел князь Владимир расположиться на ямской станции Богана, как Иоанн велел Малюте взять опричный отряд и окружить лагерь прибывших из Нижнего Новгорода. На рассвете Иоанн покинул слободу и занял крепкий бревенчатый сруб поблизости от Старицкого. Рядом в избах разместилась царская охрана.

— Войдешь в дом к князю Владимиру и объявишь мою волю, — велел Иоанн Малюте. — Пусть послушает свидетелей его черных замыслов. Злодей повар и прочие изменники должны очи на очи показывать и уличать князя в намерениях сжить меня со свету. Если осмелится отрицать, то дьяк должен перечислить имена соучастников сего разбойного дела.

— Моляву с сыновьями и рыболовов — его пособников очи на очи поставить уже не можем. Ты сам, пресветлый государь, велел взять их жизни перед приездом князя Владимира.

— Забывать стал, — мрачно усмехнулся Иоанн. — Погибели моей хотят и разорения земли Русской.

VIII

Малюта приказал Васюку Грязному сопровождать его. Князь Владимир встретил опричников спокойно и отослал прочь охрану.

— Чем порадуешь, Григорий Лукьянович? — спросил он Малюту с достоинством.

— Да ничем! — грубо ответил Малюта. — Не запирайся, князь! Не укрывай истину. Злодей Молява на тебя донес и трижды подтвердил, что ты его подкупил и яд передал для того, чтобы извести государя нашего и тем порушить весь строй державы русской! Не брат ты ему, а враг давний. Вспомни, князь, как ты отказывался присягать царевичу, вспомни, князь, как ты деньги раздавал посадским, чтобы кричали твое имя на площадях, вспомни, князь, как твоя матушка Ефросиния подговаривала бояр тебе престол передать, вспомни, князь, как ты с конюшим Федоровым и боярами в стачку вошел и опричнину на чем свет стоит поносил, вспомни, князь, все свои изменнические замыслы! И отвечай чистосердечно на прямой вопрос: виновен али нет в намерении отравить государя?

Князь Владимир долго молчал, пристально вглядываясь в лицо Малюты. Дьяк Михайлов наконец прервал тягостную тишину, вытащил из кошеля грамоту, приблизился к окну и начал читать внятно и громко, обращаясь к подсудимому:

— Знаком ли тебе Молява повар?

— Знаком. Да кто его не знает!

— Давал ли ты ему пятьдесят рублей? Или какие другие деньги? — спросил Грязной.

— Давал за услуги, когда к себе приглашал на пиры. И сыновей его брал на кухню, когда слуг недоставало.

— Вот-вот, князь, сознавайся. Легче станет, — бросил отрывисто Малюта.

— Знал ли Василя Чиркина, Стефана Бутурлина и рыболовов, которые на тебя показывают? — продолжил дьяк Михайлов.

— Никаких рыболовов я не знал, а что на меня показывают — ложь!

— Дьяка Якова Захарова к себе приглашал? — вмешался в допрос Малюта.

— Приглашал. Что в том дурного? Он грамоту мне в Военный приказ писал.

— А с пушкарями насчет чего разговор вел? — нажимал Малюта.

— Да как мне не вести с пушкарями речь, когда меня на татар государь отправил. Мало ли с кем я беседовал?!

— Сознавайся, князь. Освободи душу от зла! — порекомендовал Старицкому Малюта. — Покайся! Не забывай про деток собственных и княгинюшку пожалей. Запираться будешь — не уцелеешь. Опустись на колени — моли государя о прощении. Глядишь, и в Кириллов сошлет или в Соловки. Год пройдет, два или три — живой останешься, а живого вернуть из дальних краев разве трудно? Мертвого с того света не воротишь и живой водой не отольешь.

— Бог свидетель, Григорий Лукьянович, нет на мне вины! Что было, то было — не отказываюсь. Недоброхотов царя я сам уличил. Разве забыл? За что меня теперь под топор подводить? Никогда я не желал погибели брату своему. Видит Бог, не желал я пролития священной крови. Правил и воевал честно!

— А не говорил ли ты, когда государь удел тебе переменил, что потомки Ивана Калиты Старицких ограбили да семью твою по миру пустили?

— Упаси Бог…