Малюта Скуратов. Вельможный кат

При всем том, что христианско-мусульманские религиозные противоречия использовались и той и другой стороной, нельзя предположить, что патриотически воспитанная и хорошо вооруженная верхушка московского войска ограничилась подобными вегетарианскими настроениями, основанными на религиозно-философском фундаменте. Разумеется, они — эти окрашенные Библией настроения — присутствовали в речах, но в значительно меньшей степени. Слухи о библейской начитанности Иоанна, дошедшие до нас, всего лишь слухи, не более достоверные, чем легенда о кремлевской библиотеке, которая так и не была обнаружена да и не будет обнаружена никогда. Несистематическое религиозное образование Иоанна давало ему, конечно, возможности в позднейшей переписке с князем Андреем Курбским и опричником Василием Грязным обращаться к христианским ценностям и извращать их в угоду собственным корыстным интересам, но при всем полемическом даре, который был присущ его натуре, они выглядят в устах правителя достаточно поверхностными и идущими не от внутреннего чувства и убежденности, а от безнаказанного желания ввести в заблуждение корреспондента, обмануть и его и потомков.

В действиях Иоанна всегда превалировали военные цели и силовые приемы, и они не могли не найти отражения в словах и призывах.

Если Сергей Михайлович Соловьев приводит диалог между царем и Старицким в развернутом фрагменте, то Николай Михайлович Карамзин, который обладал еще и писательским мироощущением, передает слова Иоанна в переложении, которое из-за своей краткости более приличествует месту и времени. У Карамзина больше энергии, больше военного, и ощущения перед решающим броском выражены ярче. Все эти тонкости играют огромную роль при художественной реконструкции далекой исторической эпохи. О них надо четко и недвусмысленно сказать читателю.

Повторим слова воевод, которые ответствовали менее опытным сотоварищам, радовавшимся пустынности казанских стен и спокойствию, в которое был погружен город: «Будем тем осторожнее!»

Да, будем тем осторожнее, воспроизводя речи и события, пойдем за непреложной сутью характеров, если факты отсутствуют, недоступны или недостаточны. При романном развертывании биографии Малюты подобная осторожность и настороженность будут служить не ограничением, а подспорьем, превращая фантазию и домысел в реальность. К сожалению, русские летописи иногда напоминают роман, в чем упрекнуть заключенных в келии Пименов по меньшей мере грешно, ибо и в более поздние времена делались попытки через литературу закреплять сгруппированные под тем или иным углом зрения исторические факты. А перо только направь, только дай ему волю! Оно историю превратит не просто в роман — в оперу. Вслушайтесь в интонацию Иоанна. Он уже на подмостках. Мгновение — и государь запоет. Летопись отдаляется от реальности и плывет к берегам искусства — искусства прекрасного, сильного, волнующего, но одновременно и обедняющего жизненную фактуру. Нам привычнее красочная, мелодичная и шумная опера звоном мечей и грохотом барабанов, чем сухая, жесткая и ломкая истина.

С чем не сравнивали покорение Казани! Но с годами падение города заняло в перечислении завоеваний русских царей свое необычайное место. Здесь завоевательный характер Москвы проявился во всю ширь и мощь. Возникшее на развалинах Золотой орды Казанское ханство долго служило камнем преткновения для распространения на восток русской державы. Волга, берущая начало в недрах России, никогда бы не принадлежала ей, если бы Казань продолжала существовать в том виде, в каком была при родителях Иоанна. А без Волги — какая Россия?!

Волга, Волга, мать родная, Волга — русская река… Из песни слова не выкинешь. Если бы я писал историю завоевания казанского края, я бы обязательно остановился на маневрах Иоанновых войск и подробно рассказал, куда двигался какой полк, кто прославил себя отчаянными подвигами, как разворачивалось действо, и, безусловно, обратился бы к татарским источникам. Не стоит ссылаться лишь на поэтически составленные и изумительно оформленные русские летописи. История не должна опираться исключительно на субъективный взгляд патриотически настроенного свидетеля.

II