Малюта Скуратов. Вельможный кат

Сам Сильвестр на пиры не ходил, но знал, что там происходило, через друзей — Курбских да Адашевых. Несмотря на то что Иоанн скоморохов и гудошников не больно жаловал, их все-таки звали, чтобы развеять боярскую чинность и скуку. Но не это, конечно, придавало окраску пирам после Казанского похода и выздоровления государя. Пиры сами собой — независимо от субъективных намерений присутствующих — превратились в политические ристалища, где несогласие и борьба, вспыхивающие в разгоряченной винными парами атмосфере по разным поводам, отыскивали себе иногда и жесткий выход.

Располагались кучно — куда указывал государь, но в окружении своих родичей и близких. Вон Шуйские сбились густым полукольцом возле князя Петра Ивановича — воеводы удачливого и опытного. Неподалеку князь Александр Борисович Горбатый-Суздальский — тоже храбрый и талантливый воевода, а по нутру и повадкам, по уму и ловкости, по крови и древности фамилии — Шуйский из Шуйских. Сидят удельные в одной и той же позе: опершись локтем о колено, смотрят исподлобья, улыбкой кривят рты, в словесную драку не вступают, а лишь кулаком левой руки по столешнице постукивают. Царевым угощением не брезгуют, но приступают к нему не жадно, а лишь после того, как Иоанн пошлет им на блюде первым лучший кусок. Пьют умеренно, вино критское или венгерское с романеей и мальвазией не мешают, усы и бороды не пачкают.

А вон братья Курбские вблизи братьев Адашевых. Смотрят друг на друга не исподлобья, а открыто. Куска царского не ждут и о чем-то своем обмениваются. Поглядеть на них — так они вроде и без слов собеседника понимают. Если послы или какие иные чужеземцы на пир пожаловали, так их между Курбскими да Адашевыми сажают. И государь доволен! Пусть в дальних странах знают, какие у него придворные. Курбские с Адашевыми тоже едят аккуратно, как и Шуйские, но не по-русски. Часто блюдо отодвинут и мнениями перекидываются, вино на просвет смотрят — любуются, и не залпом пьют, удаль выказывая, а не спеша, и по сторонам не озираются с подозрением, как Шуйские. Особенно Алешка Адашев себя вольно ведет. Поднимается из-за стола и идет к государю — не зван, не кликан. А государь терпит и слушает, что Алешка в ухо лопочет.

Бояре Захарьины-Кошкины да Юрьевы — не пересчитать их! — в возмущении. К царю да на негнущихся ногах какой-то ложничий, по сути слуга, — не зван, не кликан! — осмеливается приблизиться! Да где подобное видано! У круля польского, что ли?! Или у ливонского магистра?! Родственницы царицы Анастасии — самый мощный и обширный клан. Они провинциальны, хотя и не худородны, и держатся за привилегии руками и зубами. До тех пор, пока царица любима, и до тех пор, пока ее сын наследник, им, Захарьиным, ничто не грозит. Минутные колебания во время болезни государя забыты. И здесь, на пиру, они Иоаннова опора и чуть ли не второй центр празднества. Смеются громко, одаривают скоморохов и гудошников и кланяются Иоанну в пояс, тем самым демонстрируя особую близость.

Иоанн смотрит на шурьев с некоторой долей сострадания. Дружелюбие и семейственность Анастасии хорошо известны. Пусть тешатся! Лиха от того не будет. А вот за Оболенскими стоит приглядывать. Много их, и относятся к Иоанну по-всякому. Разветвленность фамилии делает Оболенских неуправляемыми. Что взбредет в голову?! Корешки у родственников по всей русской земле распространились. И в Старице есть, и в Пскове. И где только нет! И кому только они не служили. Сыну Ивана III Васильевича, великому князю Тверскому Ивану Молодому оставался верен Васька Оболенский. Фаворит матери князь Иван Федорович Овчина-Телепнев-Оболенский крутым нравом обладал и от того в ковах сгинул.

V

Шум и гам, говор и звуки музыкальных инструментов постепенно нарастали и сливались в нерасторжимый гул. Иоанн тому не препятствовал. Он любил наблюдать за жизнью собственного двора, обнаруживая удивительные и неожиданные свойства у людей, которых будто бы хорошо знал. Его окружали старые любимцы и те, на кого он обратил внимание недавно и приблизил к себе. Рядом с царем находится теперь Басманов. Иногда Иоанн обращался к нему по имени-отчеству.

— Дело неслыханное на Руси, чтобы государь так величал своего холопа, — сокрушаясь, передавал Данила Романович сестре, царице Анастасии. — Опасно это!