Малютка

— Это моя вина: я ушел тем вечером. И сказал, что не люблю ее. Иногда мне кажется, что она исчезла, чтобы меня наказать.

— Не терзай себя. Ты сказал ей то, что чувствовал. В том, что произошло потом, ты не виноват. Это уж точно.

— Иногда мне кажется, что виновата ты.

— Я?

— Конечно. Я не хотел связывать свою жизнь с Ческой потому, что все время ждал тебя.

— Думаешь, я поверю, что ты год меня не видел и все равно ждал? — Элена крутила в пальцах рюмку с граппой.

— Верить не обязательно, но это правда.

— Ты ведь говоришь так не потому, что хочешь переспать со мной?

— Не хочу я с тобой спать. Мне потом было бы паршиво.

— И мне. — Элена залпом опустошила рюмку. — Ночевать останешься?

Оба легли, каждый в своей кровати, разделенные лишь тонкой стенкой. Оба подумывали о том, чтобы обойти эту преграду. Оба отказались от этой идеи и попытались уснуть. Но безуспешно. Элена думала о Сарате, о том, как он ей нравился, и о дистанции, которую она снова устанавливала между ними. Неужели она превратилась в женщину, бегущую от любви? Примкнула к сонму разочарованных, которые проповедуют свободу от страстей и любовных драм?

Она встала и налила себе еще рюмку граппы, надеясь, что Сарате не услышит ее шагов, не выйдет в гостиную и не застанет ее в трусах и старой футболке вместо пижамы, да еще и с бутылкой в руках. Садясь на диван, она снова подумала о Сарате, о том, что ей в нем нравилось. Улыбнулась при мысли о том, что он спал в комнате ее сына Лукаса, которая все еще была обставлена как детская. Совсем как комната Чески в деревенском доме, застывшая во времени и хранившая память о той девочке, которой Ческа когда-то была.

Вскочив, Элена стала расхаживать по гостиной: от нервного напряжения у нее скрутило желудок. Она вдруг поняла, что означали два соединенных ромба.

Глава 40

Вдали уже показалась Куэнка. За последние дни Ордуньо и Рейес провели здесь достаточно времени, чтобы город ассоциировался у них не только с висячими домами, хотя их балкончики над обрывистым берегом реки Уэкар по-прежнему впечатляли.

Все утро они разъезжали по окрестностям, показывая каждому встречному фотографию Серафина: Буэндиа слегка подправил ему лицо после вскрытия. Параллельно сотрудники ОКА пытались выяснить еще что-нибудь об Иоланде Самбрано, об исчезновении которой никто не заявлял. Может, она сейчас вместе с Ческой, обеих держат в одном и том же месте?

Они поговорили с директором банка, где у нее был счет, с администрацией мебельной фабрики, где Иоланда работала, пока ее не сократили, с продавщицами в магазине, где она покупала продукты. Все опрошенные сходились в том, что она была женщиной скромной, очень вежливой и одинокой. Никто ее не хватился, пока не приехала полиция: только тогда люди сообразили, что давно ее не видели.

— А ведь в соцсетях у нее пять тысяч друзей, — заметил Ордуньо. — Вот поэтому мне и не нравятся социальные сети: пять тысяч френдов готовы поставить лайк, увидев фотку твоего кота, а выпить не с кем.

— Какой же ты древний, Ордуньо, — поддела его Рейес. — В соцсетях одно старичье сидит. Такие могут выпить разве что чашку кофе.

Они шли по улице Карретериас, показывая фото Серафина официантам, продавщицам в магазинчиках и просто прохожим, когда у Ордуньо зазвонил телефон.

— Это ветеринар.

Эмилио Суэкос нервно расхаживал туда-сюда. Ордуньо изучал записку, которую тот нашел на лобовом стекле машины: в ней ветеринару угрожали смертью за огласку плачевного состояния свиней, которые принадлежали АО «Альхибе».

— Они убьют меня. Уже открыли охоту.

— Так ты это заслужил! Ты же отвечал за состояние этих свиней. Показать тебе видео, которое мы записали?

Жесткость Рейес покоробила ветеринара, но ссориться он не хотел — все же сейчас главную угрозу представляла не полиция, а те, кто отправил записку.

— А как вы попали к ним в цех?

— Нас привел человек, на которого мы наткнулись в баре. Он тебя знает.

— В «Хуанфере»? Пинто? Ну конечно, это придурок Пинто, чертов алкаш! Знаете, где он сейчас? В Вирхен-де-ла-Лус. Его так отметелили. Не факт, что выживет… И я следующий!

Вирхен-де-ла-Лус — самая большая больница Куэнки. Пинто поступил туда прошлой ночью, после того как его еле живого обнаружили в канаве неподалеку от промзоны Ла-Монтонера.

— Если бы его нашли часом позже, то привезли бы уже не сюда, а в морг, — объяснил им доктор Каудете. — Сломано несколько костей, но что хуже, у него тяжелая черепно-мозговая травма, пробит череп. Проще говоря, он потерял часть мозга и, хотя выжил, сознание к нему уже не вернется. Простите, это звучит жестоко, но лучше умереть, чем так мучиться. Мы позвонили его брату, священнику в деревне под Бургосом, однако навестить его никто не приехал.

— А как это случилось, известно?

— Полагаю, его избили, но подтвердить это — уже ваше дело. Мы, врачи, лечим, а полиция разбирается, что и как произошло. На данный момент оценка жизненных функций дает более или менее удовлетворительные результаты.