Малютка

И ферма, и окружавшие ее поля — все было так же черно, как небо безлунной ночи. Лица полицейских, машины, прожекторы. Все было лишено смысла. В том числе слова. Сарате словно болтался в воздухе, не зная, рухнет ли сейчас на землю или легко на нее спланирует. Дышать мешала острая боль в груди — туда как будто вонзили клинок. Его нервная система отказывалась функционировать, он не понимал, что делает и где находится. Плачет ли он? Кричит? Кто его окружает?

— Уведите ее в дом! — сказал кто-то.

Сколько можно выносить эту боль? Когда уже остановится сердце? Кто-то схватил его за плечо, куда-то потянул. Хотел, чтобы он поднялся на ноги или, наоборот, опустился на землю. Он ничего не соображал. Перед глазами была бочка с фаршем и кровью, над которой вились насекомые. Все заслоняла она…

Кого-то рвало.

Кто-то рыдал.

— Она издевается над нами! Эта маленькая дрянь издевается над нами!

Небо оставалось таким же беспросветным. Как будто они все находились в пасти чудовища, готового их проглотить.

Ческа.

В голове у Элены крутилась песня Каэтану Велозу «Одинокий». Ее пел голос Чески. Инспектор стояла посреди разделочной, не в состоянии пошевелиться. Сил хватало только на то, чтобы закрыть глаза и отдаться песне: «Иногда в ночи я представляю себе нас двоих». Пахло мясом и кровью. Плотью и кровью Чески. Насекомые жужжали над бочкой. «Лежу и мечтаю, соединяя прошлое, настоящее и будущее…»

— Это бред, этого не может быть!

Снова слезы. Это плакал Ордуньо. Он бесцельно бродил по двору, словно контуженный. Дезориентация, звон в ушах. Они готовились к худшему, но такого не могли себе даже представить.

— Она была жива, когда с ней это делали?

— Может, девчонка выдумывает.

Рейес сидела на земле перед сараем. Ее кроссовки были перепачканы рвотой. В дверях статуей застыла Элена. Спецназовцы пытались помочь Сарате, у которого началась паническая атака. Силуэт Ордуньо постепенно растворялся вдали, словно он решил никогда сюда не возвращаться. Девочка вернулась в дом в сопровождении психолога. Сколько времени прошло? Происходящее напоминало старый киносеанс, когда пленка сорвалась и кадры беспорядочно замелькали на экране.

— Надо сделать преципитиновый тест, чтобы понять, человеческая это кровь или животного. А это возможно только в лаборатории, где есть морские свинки. — И Буэндиа стал разъяснять Элене суть анализа.

Когда на ферму приехали все эти люди? Рейес потеряла счет времени. Она смотрела на небо; все еще была ночь — вечная, что ли? В сотне метров от разделочной поставили палатку. Оперативный штаб. Там, наверное, уже работает Марьяхо. А где Ордуньо? Где Сарате?

— Мы же все понимаем, каким будет результат. — Мрачное бормотание инспектора Бланко донеслось до Рейес, как порыв ветра.

Надо найти в себе силы и встать. Помочь коллегам, обнять их, а потом мчаться на поиски Антона, повелителя этого ада. Но ноги все еще дрожали, и впервые со своего прихода в отдел Рейес почувствовала, что не готова к этой работе. Из отрешенного состояния ее вывели крики — Сарате вырывался из рук полицейских.

— Мне надо с ней поговорить!

Что ему отвечали, Рейес не смогла разобрать. Бессилие Сарате сквозило даже в его ярости.

— Где она? — спросила Элена.

Кто-то сообщил, что девочка в своей комнате с психологом. Социальные службы уже уведомлены и займутся ею. Инспектор направилась в дом. Сарате последовал за ней. В молчании они поднялись по лестнице, прошли место, где обнаружили труп Касимиро. Видимо, дежурный судья уже побывал здесь, потому что труп забрали, остались только метки криминалистов и кровавые пятна на полу. Комната девочки находилась в конце коридора. Перед тем как войти, Элена обернулась и заглянула в глаза Сарате. В состоянии ли он сдерживать свое горе, можно ли пускать его в комнату? Ему это было необходимо, но Элена понимала, что он потребует от ребенка невозможного: сказать, что этот фарш — не Ческа. Что его коллега, его женщина, его подруга смогла сбежать. Элена сознавала, что не должна допустить давления на свидетеля, но прогнать Анхеля не могла.

— Как тебя зовут? — Элена села напротив девочки. Не получив ответа, она вопросительно посмотрела на женщину-психолога, не отходившую от ребенка.

— Она не хочет разговаривать.

— У тебя нет выбора. Говорить придется. — Напряжение Сарате прорывалось наружу, как он ни старался сдерживаться. — Кто это сделал с… Антон?

— Мы понимаем, что тебе страшно, но ты должна рассказать, что здесь происходило.

— То, что происходит в доме, остается в доме, — пробормотала девочка. Видимо, эту мантру она слышала бессчетное количество раз.

— Антон не вернется. И Хулио тоже. Они здесь больше не главные. Главные теперь мы, и слушаться надо нас. Скажи, как тебя зовут.

— Малютка.

— Малютка?

Девочка кивнула и добавила, гладя свою любимицу:

— А это Кошка. Я не люблю имена. Я ей так и сказала. Сказала, что не хочу знать, как ее зовут.