Малкут

- Какая пошлость, - заметил Гикат, вытирая краешком белоснежного платка подбородок. - Нет бы сказать: "Магнум". Или, милости ради, "пээм". Ведь вы неплохо обучились, я прав? Но это пустое. Послушайте, граф. Мы не для того собрались сегодня, и не для того отпустили вас тридцать семь лет назад в это... гм... втуриутробное плавание - в новое воплощение, точнее сказать, как вы того желали, - чтобы выслушивать сейчас разнообразные контраверсы. Я, знаете ли, довольно прочно занял ваше место и никто не даст мне солгать, что ваши обязанности я выполнял не хуже вас, а то и лучше. Совесть надо иметь. Так вы пришли в себя, мой Сен-Жермен? Или вам память отшибло? Нет, определенно вы идиот, извините за вольность. Сначала вы польстились на животную натуральность бытия человеческого, и вас перестала устраивать ваша жизнь, теперь - вы заставляете меня разыгрывать перед вами выступление в палате лордов, и все только затем, чтобы спросить: вы по-прежнему с нами или - боже упаси - против? Кстати, этот дом - ваш.

Все присутствующие впились взглядом в Русинского (будем называть нашего героя так, ибо все привыкли к этому его имени гораздо лучше, нежели к прошлому, когда его звали граф Сен-Жермен, - не считая множества псевдонимов, которые он принимал сообразно политической ситуации и выполняемых им задач). Русинский улыбался. Он позволил себе расслабиться, хотя еще не понял, как выбраться из этой передряги.

Барон хлопнул в ладоши.

- Итак - начинайте, граф!

Русинский обвел спокойным взглядом присутсвующих. Разумеется, ни один из них не изменился, как за полный впечатлений и переживаний день не меняются домашние стулья; изменения претерпели только его дух и понимание, изменеия, начавшиеся в нем еще пятьдесят лет назад после одного особенно тяжелого допроса и расстрела, которыми он лично руководил в подвальном помещении одного дома на шумной центральной улице, и сейчас каждый выступал из полумрака в своем прискорбном и навязчивом постоянстве.

- Аббат Луи Констан, он же Элифас Леви. Покажись! - зычно произнес Русинский.

Врач-реаниматолог встрепенулся, подошел и поцеловал костяшку указательного пальца на правой руке Русинского, где находился мистический и скрытый от посторонних взглядов перстень Соломона.

- Жак де Молэ, командор мальтийский. Покажись!

Тот, с кем он беседовал под именем Агродора Моисеевича, повторил движения епископа.

- Ольга, княгиня Киревская. Покажись!

Дама в ажурных чулках поднялась со своего глубокого кресла и, насытив воображение Русинского долгим влажным взглядом, повторила приветственный ритуал.

- Иоанна, Папесса Римская. Покажись!

Высокая худая женщина повторила все необходимые действия, сохраняя презрительное выражение глаз. Когда она повернулась спиной, чтобы прошествовать на своем место, Русинский заметил круглый вырез ниже ее талии.

- Иоанн по кличке Богослов, король каторжников. Покажись!

Синекожий потушил в ладони сигарету без фильтра, с неохотой поднялся на ноги и танцующей походочкой приблизился к Русинскому. Глумливо сымитировав обряд, он по пути восвояси потрогал зад аббата и цыкнул в сторону пантеры. Животное испуганно прижалось задней частью корпуса к полу. Аббат вцепился руками в горло Иоанна, но одернул пальцы под взглядом председательствующего.

- Ревекка де Леон. Покажись.

Лана оторвалась от стены, прислонившись к которой стояла все это время, подошла, стала на колено и поцеловала его руку. В ее глазах Русинский заметил перемену: презрение исчезло, полностью уступив место покорности.

- Tres bien, mesdames et messineurs [Отлично, дамы и господа - фр.], всплеснув руками, произнес Фронтер. - Мы все убедились, что наш милый граф опять в своей тарелке. Итак, сударь: вы обещали помогать нам, едва организация ощутит в вас потребность. Этот миг настал. Наша акция по запасению ментальной энергии почти закончена - пора переходить в решительное наступление. Организация взыскует вас.

- Барон, я попросил бы избегать советских арготизмов.

- Как пожелаете, - бросил барон де ла Фронтер, ибо так его звали влоть до русской революции и последовавших его ипостасей от начальника областного управления НКВД (в тот недолгий период, когда граф еще руководил московским обкомом) до главврача больницы - должности, несомненно, самой скромной из всех ступеней его карьеры, но, как всегда, вызванной к жизни обстоятельствами. Следует заметить, что его неприметное и, в общем, малоподходящее для склонностей барона имя не было ни первым, ни последним из его имен; Фронтер уже много лет стремился к тихой жизни подвального душегуба, служа советником то у Нерона, то у Игнатия Лойолы, организовавшего орден иезуитов не без его подсказки; Фронтер не любил привлекать внимание, не без оснований полагая, что всадник важнее лошади.

Слушая его речь, Русинский вдруг подумал, что он сам был для барона чем-то вроде боевого слона. В его отсутствие Фронтер остался единственным вожаком всей шайки, и это положение, возможно, очень ему понравилось. Что же! - усмехнулся про себя Русинский. - Время портит даже бессмертное зло.