Малкут

Тени отодвинулись вдаль. Дед и Русинский побежали к табуну. Русинский выбрал белого ахалтекинца с постриженной гривой и разом махнул ему на спину. Раздалось тонкое ржание. Набирая силу и высоту, вслед за конной турмой они ринулись в галоп, поднимаясь все выше и выше. Русинский вцепился в гриву руками и смотрел прямо перед собой. Казалось, звезды наступают на него, становятся больше и ярче. Он взглянул вниз. Где-то под копытами коней проплывал ночной Малкутск. Мигали трассеры микрорайонов; прямые улицы переливались синими, красными, желтыми огоньками. Они были на высоте около десяти тысяч метров, и набрали ее так быстро, что захватывало дух лишь стоило об этом подумать. Страха не было - вначале только любопытство, а потом - чувство полета, непередаваемое, мощное, быстрее ветра (внезапно он вспомнил это сравнение, давно казавшееся ему избитым). Они летели в воздухе, сделали круг над городом и устремились куда-то к северу. Справа поблескивало Озеро.

Клин перечеркнул небо, словно шрам на лице ребенка. Клин то выравнивался, то рассыпался в черный шлейф, виляя змеиным хвостом, и когда впереди ударили лучи Солнца, выглянув из-за кровавых облаков, когда он заметил, как распускается роза Ворот, ум его пронзил нечеловечески острый, режущий крик Деда:

- Р-Р-РУБИ!!!

Впереди вздрогнуло, задрожало; вражеская турма развернулась и, секунду постояв на переминающихся резвых ногах, сплошным тяжелым валом двинулась на них.

Русинский левой рукой впился в гриву коня. В его деснице возник меч, пылающий и раскаленный, плавя темный воздух. Он сам пылал сильнее меча, словно подожженный лучом зари, все было ясно, и открыто, и неизбежно, все вело к славе, бессмертной, как Ничто, и в этот миг Русинский понял, что меч - это его мысль, и власть ее безгранична, отраженная согласием небес, и что орда перед ним - лишь тьма и зло и нету в ней ни правды, ни добра, а лишь насилие и злоба, и отведя назад легкую руку с мечом, налившись бешеной силой, он привстал на коленях и содрогнул пространство вертикальным кличем:

- УУРРРАААА!!!

Они врезались во вражеский строй. Засверкало оружие. Летели черные куски, мелькали темные лица, хлестала встречная черная слизь, и Русинский был мечом, а меч был Богом. Послушный приказам всадника, конь фыркал и протяжно ржал - его заливала чужая кровь, и гарцевал, вздымался на дыбы, бросаясь в пекло; вместе они проложили дорогу к ярому светлому диску впереди, но когда за спиной остались только смерть и паника, в последний миг, обернувшись, Русинский увидел несущуюся на него колесницу и перекошенное ненавистью лицо, гриву на шлеме и сведенные скулы и пронзительно кричащий рот, и с прочертившим полукруг ударом чудовищной палицы Русинский рухнул куда-то бесконечно вниз.

IX

24 марта 1986 года. 19:20 вечера.

- Вставайте, граф. Вас ждут великие тела.

Русинский с трудом разлепил веки. Свет люминисцентных ламп разливался в окружающем пространстве, границы которого он еще не мог поределить. Приподнявшись на локте, Русинский попытался встать. Тошнота откинула его обратно на спину, но справа и слева возникли двое похожих на статуи атлетов и, схватив его подмышки, вскинули в вертикальное положение. Русинский несколько раз хватанул ртом воздух. Тошнота понемногу отступила.

Он находился в большом бетонном гараже, где в ряд выстроились трофейный "Виллис", белая "Победа", красный "Мерседес" и четыре "ГАЗ-24" того траурно-черного цвета, что всегда оставлял в его сердце неизъяснимо тоскливую ненависть к властям, когда членовозы областного значения проносились по улицам Малкутска.

Пошатываясь, пытаясь унять дрожь во всем теле, Русинский исподлобья уставился на расплывчатую фигуру, стоявшую напротив. Когда мельтешение и молочные сгустки сошли с его глаз, он увидел, что перед ним - Гикат Даздрадемаевич, улыбающийся с веселой насмешливостью.

- Не был уверен, что вы подниметесь, - извинитильно произнес он. Признаться, мои орлы переборщили. Да и я попал вам, сударь, прямо по голове. Но черт побери! Крепка мистическая кость!

И он жизенрадостно, с чувством хлопнул себя по коленке. Затем энергично повернулся, что-то приказал на языке, показавшемся Русинскому знакомым, и скрылся в проеме стены с выступавшими ступенями лестницы.

...Путь по коридору, обитому дубовыми панелями и сверху обтянутому красным шелком, занял около пяти минут. Русинского провели в неярко освещенную комнату без окон. Вдоль стен висели канделябры с зажженными свечами. Пахло оплавленным воском, корицей и розовым маслом. Комнату наполняли какие-то люди; опустившись в жесткое кресло с широкой прямой спинкой, Русинский присмотрелся к окружающим.