Мало избранных

Где она была? Она была в Айкони. Хомани уходила в сестру не только на ложе своего хозяина; она уходила, когда укладывалась спать, когда тихо вышивала бисером, когда просто сидела где-нибудь в углу, заворожённая огоньком в светильнике. Здесь была неволя. Сытная, тёплая и неизбывная. А сильная и храбрая Айкони жила, как хотела, в домике на сосновом острове среди дивного болота. Там пахло водой, хвоей, древесной прелью, дымом костра. Там шумели под ветром ельники, плыли облака и на папоротники с тихим шёпотом падали дожди; там хлопали крыльями журавли, рысь точила когти о ствол, скулили волчата в логове, шуршали мыши и ухала сова, низко пролетая над берегом; там поскрипывали, оседая, заплесневелые буреломы и духи тихо пели свои вечные песни. Айкони никому не отдала свою свободу, даже князю не отдала; она не покорилась ни любви, ни медведю-людоеду. Хомани дышала свободой сестры – и только в это время жила по-настоящему.

– Я думаю про Айкони, – прошептала она по-чагатайски и поползла с ложа мимо Назифы.

Касым сразу вспомнил, как Ремезов привёл к нему свою холопку Аконю – сестру-близняшку Хамуны; вспомнил, как сёстры бросились друг к другу и ощупывали друг друга, спрашивая и отвечая без слов: их быстрый разговор шёл на кончиках пальцев. Вот, значит, куда уносится душа Хамуны!..

– Кто такая Айкони? – Назифа смотрела на Касыма.

– Её сестра-шайтанка.

– Пошли Сайфутдина, пусть зарежет её, – жёстко сказала Назифа.

– Зачем?

– Я забочусь о твоём счастье, мой муж. Не станет сестры – и Хамуне уже некуда будет скрываться от тебя.

Касым погладил Назифу по голове. Аллах наградил его прекрасной женой, достойной Хадиджи, Зубейды и Шахразады. Разум у Назифы был холодный и ясный, как Зульфикар, меч Пророка; Назифа всегда находила один-единственный точный и безжалостный удар для изменения судьбы.

– Это верная мысль, Назифа, – согласился Касым, – но неисполнимая: сестра Хамуны убежала в леса, и никто не знает, где она.

– Тогда я могу бить Хамуну каждый день, пока ты будешь в отъезде.

– Зачем? – опять спросил Касым.

– Когда я была молода, а ты отлучался из дома, Бобожон всегда сёк меня плетью, и я ждала тебя как избавителя. Я мечтала о твоём возвращении. И Хамуна под моей плетью будет мечтать о тебе.

– Я не хочу причинять боль Хамуне, – подумав, отказался Касым.

– Ты любишь её больше, чем меня, – в голосе Назифы звучала горечь.

– Я старею, Назифа, – грустно произнёс Касым и снова погладил Назифу по голове. – Мой огонь разгорается только от Хамуны. Но придёт время, и её ложе остынет, как остыло твоё ложе. А мой очаг не остынет никогда, пока я жив. И твоё место всегда возле моего очага. Я очень добр к тебе, Назифа.

Глава 2 Зайсанг и нойон

Январская вьюга неслась по степи свободно и обвально, не встречая преград, и вдруг натыкалась на куртины и бастионы крепости, как ровная стремнина быстротока налетает на каменную гряду. Над ретраншементом клокотал шурган – воздушный порог, метельный котёл, снежный взрыв. В непроглядной ночной тьме над барбетами и кровлями казарм взвивались крутящиеся столбы, рвались полотнища, катились невесомые громады. Люди в землянках с тревогой слушали, как снаружи всё трещит и гулко хлопает.

Холодно было даже у офицеров. Даже офицеры спали, прижимаясь друг к другу, словно каторжники в острогах. Низкий потолок землянки оброс толстым серым инеем. Сырое бельё, развешенное на верёвках, раскачивалось от сквозняков. Дров не хватало всему гарнизону, и в блюде-жаровне горел крохотный костерок из хвороста: этот огонёк согревал только взгляды окоченевших людей. Офицеры сидели вокруг жаровни, напялив на себя всю одежду, и накрывались конскими попонами.

– Господа, можно уже без сомнения полагать, что гарнизону угрожает скорбут, – сказал капитан Рыбин. – У меня у половины баталиона поясницу ломит и колени, и синяки по всему телу. Надобно аптеку, а её нет.

Все знали, что аптеку должен доставить караван из Тобольска.

– Я захватил с собой мешок сушёной хвои, – сказал поручик Кузьмичёв. – Ежели у кого обнаружатся признаки скорбута, я готов помочь.

– Синяки и ломота – ещё терпимо, – вздохнул подпоручик Ежов. – Вот когда зубы начнут вываливаться – значит, беда.

– У меня в роте у нескольких солдат открылись язвы на руках и шее, – мрачно сообщил поручик Демарин. – Кто-нибудь знает, господа, бывают ли при скорбуте язвы? Или это какая-то другая зараза?

– От степняков могло всего нанести.

– Вряд ли. Четыре версты до юрги – изрядная дистанция.

– Попроси, Демарин, у Ивана Митрича, чтобы отвёл больным особливое жительство, – посоветовал Кузьмичёв. – От греха подальше.

– Когда скученно, всякий мор что огонь в соломе, – подтвердил Ежов.