Мало избранных

По наущению китайцев Лавзан объявил, что дух Далай-ламы Пятого покинул плоть Далай-ламы Шестого. Богдыхан потребовал, чтобы Далай-лама Шестой приехал в Пекин. Понимая, что Пекин — это смерть, Далай-лама заперся в монастыре Джебунг. Войско Лавзана расстреляло монастырь из пушек. Далай-ламу схватили и всё равно повезли в Китай, но Лавзан решил не тянуть с расправой и в пути отравил пленника. Император Канси, узнав об этом, велел выкинуть тело Далай-ламы, где придётся. От такого святотатства Тибет содрогнулся, гнев вскипел от вершин Куньлуня до вершин Наньшаня. Все ойраты озлобились на Лавзана, видимо, обезумевшего от жажды власти. А Лавзан отныне мог полагаться только на милость богдыхана.

Хитрый Лавзан отыскал мальчика, в которого якобы переселился дух Далай-ламы Пятого, и объявил его Далай-ламой Седьмым. Но монахи в местности Литанг тоже нашли мальчика, в которого переселился дух Далай-ламы Шестого. Никогда ещё не бывало, чтобы существовали одновременно два Далай-ламы! Лавзан послал в Литанг лазутчиков, чтобы они убили мальчика-пере-рожденца. Хошуты укрыли его на озере Кукунор в монастыре Гумбум. Богдыхан потребовал прислать мальчика в Пекин, но хошуты отказались.

Галдан, Джебунг и Сэра, великие монастыри Лхасы, умоляли джунгар свергнуть ненавистного Лавзан-хана, который надругался над Далай-ламой, принял к себе христиан-капуцинов и даже, по слухам, склонился к древнему почитанию Тенгри. А Лавзан очень не хотел ссориться с могущественной Джунгарией. Он даже взял в жёны сестру контайши Цэван-Рабдана, а сына Данжина отправил в Кульджу, чтобы тот женился на красавице Бойталак, дочери контайши. Однако Цэван-Рабдан понимал: если он свергнет Лавзана, то сам станет владыкой Тибета, и при этом его поддержат все обители, все монахи и ламы. Что может быть желаннее для ойрата?

От похода на Лхасу джунгар ненадолго отвлекла пограничная война с Китаем, но вскоре всё было готово к выступлению. В Хотане собралось большое войско, и контайша Цэван-Рабдан поручил его нойону Цэрэн Дондобу, своему дяде. Из Джебунга в Хотан пришли выносливые монахи, которые обещали провести войско джунгар в Тибет через ледяные перевалы Куньлуня. Данжина, сына Лавзана и жениха Бойталак, схватили и сожгли. Цэрэн Дондоб помнил, как кричал этот юноша, заживо зажариваясь в костре между двумя чугунными котлами. И вдруг — вторжение русских: какой-то странный поход на Яркенд, где никогда не было золота! Коварный богдыхан просто подкупил орысов, чтобы спасти шкуру Лавзан-хана и остановить войско Цэрэн Дондоба! А земляная крепость орысов в этих бессмысленных снегах не пожелала сдаться нойону или погибнуть! И что теперь делать?

Цэрэн Дондоб не сомневался, что Онхудай разгромит русский караван — на подобное хватит ума даже такому толстому барану, как этот зайсанг. Но присутствовать при торжестве Онхудая Цэрэн Дондобу не хотелось. И он решил поехать в Доржинкит. Доржинкитский дацан был самой славной обителью от Боргойской степи до реки Зя. Здесь возле многоцветного дугана из глиняных кирпичей стояли семь высоких башен-субурганов. В дацане нойон сможет достичь Внутреннего Безмолвия, а знающие ламы составят ему гороскопы, погадают на чётках и овечьих костях, истолкуют положения брошенных монет по Книге Перемен и скажут, на какой стороне юрты ему поставить шест с Конём Ветра — знаменем его удачи. Ламы помогут ему понять, как действовать дальше, или расположат невидимые сущности жизни так, чтобы он, Цэрэн Дондоб, сам увидел свой путь в Общей Степи.

Не дожидаясь возвращения Онхудая, Цэрэн Дондоб отбыл в Доржинкит. За белой верблюдицей Солонго следовали каанары и тысяча воинов.

Онхудай прекрасно понял, почему нойон уехал из юрги. Прославленный Цэрэн Дондоб со своими десятью тысячами всадников не добыл на Ямыше ни одной победы, а он, зайсанг, с тремя тысячами одолел орысов на Иртыше. И нойон убежал от вида чужого торжества, как собака, облитая помоями. Так ему и надо. Пусть ламы его утешают. А зайсанг Онхудай будет делить добычу, чтобы оставшиеся в юрге воины Дондоба смотрели и завидовали.

Удовольствие от дележа Онхудаю испортил Ходжа Касым.

Онхудай не любил Касыма. Он ощущал какую-то надменность в хитром бухарце, хотя тот всегда вёл себя очень почтительно, будто Онхудай был ему отцом. Расположение доржинкитского зайсанга было необходимо Касыму затем, чтобы тобольские караваны беспрепятственно проходили через степи Доржинкита в Кашгар. Онхудай знал это, и потому отдал бухарцу в жёны свою самую некрасивую сестру — Улюмджану, напоминающую лошадь. Бухарец заплатил хороший калым, а потом с каждым караваном посылал ещё и богатые подарки: он не верил степнякам, ибо им не верил никто. Онхудаю не в чем было упрекнуть Касыма, и это лишь разжигало его неприязнь.

А Касым в душе презирал джунгарина. Презирал за глупость, жадность и чванство. Презирал за то, что тот не ведает святости клятв, семейных уз и деловых договорённостей. Такое вероломство свойственно дикарям из орды, а не подданным достойного государства. Онхудай — просто кашкыр, волк.