Мало избранных

Как полагается многоопытному тожиру, Касым знал языки тех народов, с которыми вёл торговлю, и при разгроме обоза джунгары не тронули его, не обшарили и не отобрали пояс с золотым песком, за который Касым боялся больше, чем за свою жизнь. Касыма не избили и не загнали в общую толпу пленных, а отвели к Онхудаю. Зайсанг встретил нелюбимого сродственника с неудовольствием. Он предчувствовал какой-нибудь подвох со стороны бухарца и пообещал поговорить с Касымом позже. До юрги Касым добрался вместе с войском на коне, а там ему выделили старую кибитку с дырявыми стенами и велели ждать, когда зайсанг соизволит позвать.

Зайсанг позвал только на другой день.

В юрте из белого войлока кисло воняло молочной водкой архи. Касым опустился у очага на ковёр-хубсыр, не попросив подушку-боксо — искатели милости не просят у хозяина боксо. Место себе Касым выбрал униженное — сторону барун-урда, ближе к выходу, и сел на корточки по-монгольски в позу «харасагэ» — робкую позу ласточки. Онхудай это заметил, но всё равно не снизошёл к гостю. Страдая похмельем, зайсанг молился под шёлковыми полотнищами шутенов, висящих на стене, и возжигал благовонные свечки-кюдже, расставленные на алтаре между бронзовых бурханов. Бара-онгон, шаман-лев, возвращал телесную силу, а Солбон-онгон — образ утренней зарницы — освобождал дух от скорби после излишеств пиршества.

Наконец Онхудай завершил тайлаган, брызнул водкой на бурханов, тоже сел к очагу и молча поднял руку. Виночерпий-архичи сразу вложил в его пальцы пиалу с шубатом — верблюжьим кумысом.

— Приветствую тебя, брат моей жены и мой брат, — сказал Касым. — Всё ли благополучно в твоём доме?

Однако Онхудай посчитал, что любезная беседа по закону уважения — слишком большая честь для бухарца.

— Зачем ты ехал в русском обозе? — без приветствия спросил он.

На груди Онхудая Касым увидел золотой знак на шнурке — двух тигров, кусающих друг друга. Без сомнения, это была пайцза заргучея Тулишэня, о которой рассказал толмач Кузьма Чонг, — пайцза Дерущихся Тигров.

— Я держал путь к тебе в Доржинкит, великий зайсанг, — Касым с трудом отвёл глаза от пайцзы и поклонился. — С русским обозом мне было просто по пути. Ты знаешь меня, храбрый воин, — я купец, и слишком боязлив для путешествия в одиночку.

— Ты ехал совсем один? — удивился Онхудай.

— Конечно, при мне был мой верный охранник Сай-футдин, — поправился Касым. — Это он по моему приказу взорвал порох, чтобы твои могучие воины сумели прорваться за ограждение русских. Я очень помог тебе, зайсанг.

Касым надеялся, что Онхудай оценит его услугу, и ошибся.

— Я победил вовсе не из-за того, что взорвался какой-то порох! — оскорблённо зарычал Онхудай. — Ты лжёшь, чтобы придать себе важности!

Касым едва не плюнул, сообразив, что уязвил этого спесивого хряка.

— Прости меня, великий зайсанг, я не сведущ в военном деле. Мой разум обманул меня, потому что не в силах постичь науки сражений.

Но злоба Онхудая не утихла. Проклятый бухарец оказался свидетелем его воинского бессилия! Онхудай сверлил Касыма гневным взглядом.

— Твой слуга может подтвердить, что ты приказал ему взорвать порох, а он исполнил приказ?

Ожидая приглашения к зайсангу, Касым уже расспросил воинов, как обстоят дела. Он узнал, что нойон Цэрэн Дондоб привёл войско из Кульджи. Значит, замысел губернатора Гагарина исполняется в полном объёме. Из-за Бухгольца джунгары отложили поход на Лхасу, и контайша Цэван-Рабдан прислал на Иртыш главного военачальника. Цэрэн Дондоб увидел пайцзу, поверил, что русские подкуплены богдыханом, и напал на русскую крепость. Глупый Онхудай полагал себя повелителем этой степи, однако нойон властно отодвинул его в сторону. Конечно, Онхудай заревновал. Он захотел показать, что тоже умеет сокрушать врагов. И тут вдруг откроется, что он не захватил бы караван без помощи какого-то бухарца! Касым с горечью осознал, чем ему придётся пожертвовать, чтобы сохранить благосклонность Онхудая.

— Сайфутдина нет сейчас при мне, зайсанг. Его отбросило взрывом, а потом твои воины забрали его в плен. Наверное, он умрёт от полученного удара. А я даже не помню, что крикнул ему в тот миг. Я очень испугался.

Онхудай не отводил тяжёлого взгляда, словно испытывал Касыма, и Касым выдержал этот взгляд. Конечно, жаль Сайфутдина. Онхудай убьёт его. Но отдать жизнь за своего господина — долг телохранителя.

— Забудем об этом глупом происшествии, — предложил Касым. — Я ведь твой родственник и должен угождать тебе.

Онхудай засопел, размышляя, потом шумно допил из пиалы шубат и вытер рот рукавом бушмюда.

— Ты привёз мне подарки? — спросил он как ребёнок.

— Конечно, — снова поклонился Касым. — Но твои воины разграбили их.

Для джунгарина грабёж был достоинством, а не проступком.

— Я переграблю своих воинов, — сказал Онхудай. — Что ты мне вёз?

— Я вёз тебе, мой брат, сорок красных лисиц и сорок белых песцов.